Архип Иванович Куинджи. Биография-характеристика М.П.Неведомского
Мы видели выше, что картины Куинджи в 70-х и 80-х годах для его современников являлись истинными откровениями, - были, согласно показанию Крамского, - «ошеломляюще новы»... У нас имеются показания современников Архипа Ивановича, людей одного с ним поколения, одной «идеологической школы» и относительно последних, посмертных произведений Куинджи... С этих показаний я и начну: они лучше всего помогут нам исторически отнестись к картинам Куинджи.
Приведу выдержку из рассказа Максима Белинского (И.Ясинского) о том, как в 1901 году Архип Иванович показал нескольким знакомым - автору в том числе - четыре своих картины, из тех, которые до того времени скрывал от взоров публики... Рассказ интересен тем, что передает впечатление и другого современника Куинджи - большого любителя живописи - Д.И.Менделеева...
«Архип Иванович, - рассказывает Ясинский, - повернул и придвинул к известной черте на паркете огромный мольберт, прикоснулся к черному коленкору, который заволновался и упал наземь, и мы увидели пригорок, покрытый густой растительностью, и на малороссийских хатках, прячущихся в зелени, заиграло живое, но созданное самим Архипом Ивановичем, солнце. Небеса, которые мы увидели, уже начинали погасать. Это были кроткие, райские, лилово-розовые небеса, пронизанные последними лучами умирающего светила.
Еще ничего подобного никогда не создавало искусство. Безукоризненный огненно-розовый свет освещал белые стены хат, а теневые стороны их были погружены в голубой сумрак. Голубая тень легла от дерева на освещенную стену...
Взмах руки Архипа Ивановича - и коленкор закрыл чудную картину, странно вспыхнувшую и на мгновение загоревшуюся странной жизнью в этот зимний петербургский день; мольберт отошел в глубину комнаты, повернулся и опять, покорный руке художника, приблизился к нам, дойдя до волшебной черты, проведенной на полу.
- Это что за координата такая? - спросил Дмитрий Иванович.
А это была просто выверенная линия, которую надо было иметь в виду, чтобы магическое полотно не давало рефлексов, ослабляющих впечатление...
Опять собрался в складки черный коленкор - и мы увидели темный густолиственный кедровый и масличный сад на горе Елеонской с яркой темно-голубой прогалиной посредине, по которой, облитый теплым лунным светом, шествовал Спаситель мира. Это - не лунный эффект: это - лунный свет во всей своей несказанной силе, золотисто-серебряный, мягкий, сливающийся с зеленью дерев и травы и проникающий собою белые ткани одежды. Какое-то ослепительное, непостижимое видение...»
Переходя к третьей картине Архипа Ивановича, Ясинский высказывается о ней так:
«Пред нами открылось необъятное бледное пространство - берег, покрытый полевыми цветами и чертополохом, река, уходящая в безграничную даль, светлые, воздушные, чистые, как глаза ангела, небеса в легких параллельных, едва розовых, едва лиловых, едва серебряных облаках, и над берегами, над рекой заструился утренний прозрачный пар. Странное чувство испытал я, когда вдруг увидел этот Днепр, извивающийся по великой низменности. Я уверен, что все то же самое испытали. Наверно, у каждого сжалось сердце, схваченное радостным чувством, и на ресницы стала проситься слеза...
Менделеев закашлялся. Архип Иванович спросил его:
Что это вы так кашляете, Дмитрий Иванович?
Профессор весело отвечал:
- Я уже шестьдесят восемь лет кашляю, это ничего, а вот картину такую вижу в первый раз.
Перестановка - и вот перед нами четвертое чудо: березовая рощица с ручейком, освещенная солнцем и с голубыми небесами на заднем плане...
Какая необыкновенная чистота красок! Как они сверкают!..
- Да в чем секрет, Архип Иванович? - опять начал Менделеев.
Кто-то заявил:
- Я закрываю глаза и все-таки вижу.
- Секрета нет никакого, Дмитрий Иванович, - смеясь, сказал Куинджи, задергивая картину к великому нашему сожалению, потому что хотелось все стоять перед ней и смотреть и слушать этот ручеек, распавшийся на мочежинки, которые теряются в траве, между тем как немного выше по зеленой мураве тянется настоящий солнечный луч.
- Много секретов есть у меня на душе, - заключил Менделеев, - но не знаю вашего секрета...»
Сам автор рассказа определяет «секрет» Куинджи так: «умение создавать рядом с действительной природой свою собственную, одинаково яркую и волшебную...»
Картины, показанные в этот раз, были: «Вечер в Малороссии», «Христос в Гефсиманском саду», «Днепр» и «Березовая роща».
Мы видим в этих «показаниях» старого беллетриста и знаменитого химика не только полное удовлетворение, но и прямой восторг перед произведениями Куинджи... Другой «современник», Л.В.Позен, с глубокой грустью отмечал в беседе со мной, что некоторые из картин сильно проиграли от тех недоведен-ных до конца поправок, которые впоследствии внес в них Куинджи, возвращаясь к работе над ними даже во время болезни... Что же касается впечатления, полученного от них в том же 1901 году, когда Архип Иванович вообще приоткрыл двери своей мастерской для некоторых знакомых, то и у Позена оно было столь же сильное, как у автора только что цитированного
рассказа и действующих в этом рассказе лиц: при взгляде на некоторые из картин, по выражению Л.В.Позена, у него «мурашки бегали по спине» - от ощущения художественного восторга...
Мы не можем восторгаться живописью и манерой Куинджи. Мы уже избалованы в этом отношении дальнейшими откровениями и обретениями...
Новатор и пролагатель путей к импрессионизму и пленэру, Куинджи, как я указывал, первый у нас, - и совершенно самостоятельно, - пришел к импрессионизму в тонах и композиции... В области последней у него, на мой взгляд, есть даже достижения, далеко не всем ведомые среди импрессионистов наших дней...
Но он не доводил своего метода до конца. Импрессионизм его не проникал в самую живопись, в трактование элементов зрительного образа: он не знал обобщенно-субъективного рисунка и лепки, не знал и того мерцания воздуха, света и цвета, которые составляют очарование новой живописи...
далее...
|