Владимир Петров. Статья к 150-летию Куинджи

		Владимир Петров: К выставке Куинджи К выставке Куинджи, 2 К выставке Куинджи, 3 К выставке Куинджи, 4 К выставке Куинджи, 5

К началу 1880-х годов имя Куинджи стало в России поистине знаменитым, ибо художник почти каждой своей работой, по выражению биолога и художественного критика Н. П. Вагнера, открывал "перед пейзажной живописью... что-то высокое, светлое, небывалое, чего никто не ожидал, о чем никто не смел думать". Но особенно громкой стала слава художника, когда им была написана и показана зрителям картина "Лунная ночь на Днепре" (1880, ГРМ) - одна из наиболее значительных работ Куинджи, с особой полнотой и гармоничностью воплотившая присущее ему чувство поэзии ночной природы, красоты земных далей и небесной выси.
Естественная, ясная и в то же время торжественная композиция картины, замечательно переданное сияние полной луны, освещающей воды плавно текущей среди степных просторов реки и белые стены хат, в окошке одной из которых теплится огонек - все в пейзаже исполнено величавой красоты и подчинено выражению чувства ночной тишины и покоя, позволяющих с особой чуткостью ощутить бесконечность мира.
К сожалению, и эта картина, где художник активно использовал непрочную асфальтовую краску, сегодня потемнела, и поэтому нам трудно вполне оценить меру той наполненности ее светом и воздухом, о которой Крамской, предвидя изменения картины, даже составил восхищенный "протокол". И сейчас картина, равно как и ее представленное на нашей выставке неоконченное повторение 1882 года, впечатляет, и сегодня справедливы сказанные в начале века И. Э. Грабарем слова: "До сих пор сквозь зеленую черноту луна плывет между облаками и загадочный фосфорический свет разлит над Днепром и озаряет берега". У первых же зрителей картина имела успех поистине небывалый. Экспонированная на отдельной выставке в здании петербургского Общества поощрения художеств, в помещении со специальной ламповой подсветкой, усиливающей пространственный эффект картины (что было сделано, по-видимому, по рекомендации Петрушевского), "Лунная ночь на Днепре" стала центром притяжения всего Петербурга. Люди вновь стояли в очередях, чтобы ее увидеть; живописцу посвящали не только восторженные статьи, но и стихи, музыку, удивляясь, подобно поэту Я. П. Полонскому: "Что это такое? Картина или действительность? В золотой раме или в открытое окно видели мы этот месяц, эти облака, эту темную даль?..". Восхищена была картиной и парижская публика, увидевшая ее благодаря тому, что приобретший "Лунную ночь" великий князь Константин взял ее с собой в морское путешествие и во время пребывания во Франции по просьбе И. С. Тургенева показал зрителям. И вдруг, в момент, когда Куинджи достиг, казалось бы, желанного для всякого творца зенита славы, удивляя всех и своими работами, и суммами, которые за них предлагали, он совершил не менее поразивший современников поступок - отказался от участия в выставках. Приобретя на полученные за картины деньги доходный дом, лично отреставрировав и перепродав его, он сумел очень выгодно поместить образовавшийся капитал, тем самым избавив себя от забот о хлебе насущном. И хотя занятий живописью Куинджи отнюдь не оставил - работ своих он до конца жизни не показывал никому, кроме самого узкого круга друзей и лиц, наиболее чутких к его искусству. Этот совершенно нелогичный с обывательской точки зрения поступок находившегося в расцвете творческих сил сорокалетнего живописца породил различные слухи и домыслы. Наиболее распространенной версией стало мнение, что честолюбивый художник ощутил, что его "роль сыграна", он "спадает с голоса", и потому решил почить на лаврах, не дожидаясь угасания славы. Но такая интерпретация "ухода" Куинджи вряд ли убедительна уже потому, что талант художника отнюдь не угас, и он до последних дней продолжал работать с огромной энергией, создав множество полотен, в которых порой опережал свое время. Не утрачивал Куинджи и присущего ему общественного темперамента, продолжая посещать собрания передвижников, а в 1890-х годах приняв участие и в реформе Академии художеств, где он вошел в состав Совета и возглавил пейзажный класс, в котором воспитал целый ряд замечательных художников. Отказ же его от участия в выставках, думается, был обусловлен иными, более глубокими, выстраданными причинами, и явив один из примеров извечного конфликта художника и "толпы", был парадоксально связан с характером огромной популярности живописца и восприятия его произведений абсолютным большинством современников.
Не секрет, что, как при жизни Куинджи, так и поныне, оценки его искусства очень часто определялись восхищением или, наоборот, скепсисом в отношении к "иллюзорности" и "эффектности" его картин, порой рассматривавшихся как некие фокусы. Но такая сугубо внешняя интерпретация, хотя бы и восторженная, вряд ли радовала художника, для которого главным в жизни и искусстве всегда было "внутреннее".

Он был человеком, сохранившим редкую чистоту чувств и романтическую способность "жить с удесятеренной силой" (А. Блок), стремящиеся прорваться своим искусством сквозь серость и пошлость обыденности, зажечь людей чувством, что "мир вседневный многоцветен и чудесен" (А. Фет), а в его картинах видели "эффектничанье" и искали за ними электрические лампочки. Он - художник "шестидесятнической" закваски, был проникнут энтузиазмом бескорыстного служения правде, ненавидел собственничество и мечтал о времени, когда между людьми, и прежде всего художниками, воцарятся отношения братства, материальной и моральной взаимоподдержки, а о нем говорили: "Куинджи - это деньги"; более того, самый его успех в иных восторженных статьях объяснялся "совпадением во вкусах с народившимся у нас буржуазным зрителем" (В. Чуйко). Он, крайне требовательный к себе, относился к творчеству как священнодействию, говорил, что "играться с искусством - тяжелый грех", и рождал каждую новую работу как результат долгих сосредоточенных размышлений о сущности бытия, а его имя ставили рядом с именами таких "игривых" любимцев публики, как Г. И. Семирадский и К. Е. Маковский. При этом его творчество было предметом жадного внимания салонных пейзажистов, "стая" которых, по воспоминаниям Репина, "с лихорадочной тряской" следила за ним и которые "с одной стороны... злословили, ... а с другой ... не могли удержаться от подражания... старались выскочить вперед со своими подделками, выдавая их за свои личные картины... И были покупатели, издатели... торговали бойко", хотя аляповатые и приблизительные "эффекты" художников типа Ю. Ю. Клевера не могли сравниться с глубиной и чуткостью постижения красоты природы их "образцом". Конечно же, все это для темпераментного, очень резко реагировавшего на всякую ложь и фальшь художника было весьма мучительно. Еще в 1879 году, после того как передвижник М. К. Клодт, сам немало перенявший у Куинджи, опубликовал в газете анонимную статью, где обвинил его в поиске дешевой славы, он в знак протеста вышел из состава Товарищества. Позднее он крайне резко реагировал на плагиат, усмотренный им в картине пейзажиста Р. Г. Судковского. И когда обстоятельства позволили ему избавиться от подобных болезненных впечатлений и, как мечтали многие реалисты, "уйти от этой ярмарки" (А. К. Саврасов), он счел за благо это сделать, как поступили до него в середине 1870-х годов Н. Н. Ге и В. Г. Перов, на похоронах которого Куинджи перед своим "уходом" в 1882 году выступал от имени передвижников.
Характерно и то, что последними показанными широкому зрителю работами Куинджи были глубоко поэтичная, но лишенная каких бы то ни было сенсационных качеств картина "Днепр утром" (1881, ГТГ, вновь - с "татарником" на первом плане) и ранняя, столь близкая передвижникам, противопоставлявшимся художнику буржуазной критикой, "Забытая деревня", экспонированная в 1882 году на Всероссийской выставке в Москве. Подобная интерпретация "ухода" Куинджи подтверждается и его дальнейшей судьбой. Обеспечив себя материально, он до конца дней был абсолютно чужд барству, жил с женой очень скромно, без прислуги, "на студенческий бюджет" и почти все состояние потратил на помощь нуждающимся. Он говорил: "Я с детства привык, что я сильнее и помогать должен". Особенно активно он принимал участие в судьбе бедных художников, стремясь избавить их от тлетворной власти рынка - давал большие суммы на премии, устройство выставок, а в 1909 году основал Общество, целью которого было "оказывать как материальную, так и нравственную поддержку... художественным обществам, кружкам, ...а также отдельным художникам... на пользу распространения и развития искусства в России". При этом он сначала пожертвовал обществу полмиллиона рублей, а затем завещал все состояние и художественное наследство. Примером бескорыстного, "негнущегося" отношения к искусству и жизни Куинджи стал и для своих учеников. Он смело выступал против превращения Академии художеств "в департамент, а художников в чиновников", чем заслужил нелюбовь и интриги начальства, вынудившего его вскоре оставить Академию, и - страстное читание воспитанников, которых "никакими заграничными командировками нельзя было оторвать от Архипа Ивановича... где же будет другой такой руководитель жизни и искусства" (Н. К. Рерих)".

В последние десятилетия Куинджи вел поистине философский образ жизни. Значительную часть года проводил в путешествиях, а с конца 1880-х годов - в приобретенном им диком уголке Южного Крыма (близ мыса Кикенеиз). Стремился быть ближе к любимым стихиям и в Петербурге - жил на верхнем этаже дома, устроив на крыше специальную площадку и вышку для наблюдения неба и общения с птицами, с которыми он чувствовал какое-то сродство (одно время Куинджи даже работал над изобретением летательного аппарата). Страстно увлекаясь музыкой, он много играл на скрипке, часто - под аккомпанемент жены Веры Леонтьевны. Но, конечно, прежде всего занимался любимым искусством, создав за время "затворничества" около 500 живописных и 300 графических произведений.

следующая страница...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»