Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Играть с искусством - тяжелый грех

В сентябре 1873 года Куинджи разрешает себе европейские каникулы - путешествие. Академия художеств награждала лучших учеников длительными - до шести лет - поездками за казенный счет для «совершенствования». Архип Иванович едет ненадолго, на несколько недель всего, зато на свои средства, личные, полученные от продажи полотен. Поездка становится для пего не только «окном в Европу», но и способом душевного самоутверждения, уверенности в себе. Бывший мальчик на побегушках, подросток, босыми ногами промерявший шлях от Мариуполя до Феодосии (сапоги висели за спиной: копейка давалась дорого, приходилось беречь сапоги, а не ноги), живший под навесом во дворе Айвазовского в бесплодной и тщетной надежде, что мэтр заметит и поможет ему, не нуждался теперь ни в чьем снисхождении. «Сам - один»,- будет говорить он, рассказывая о своей жизни. Германия, Бельгия, Англия, Франция, Швейцария, Австрия. Музеи и выставки. История искусств и живое, только что рождающееся, творящееся рядом с ним, с Россией, искусство. «Я весь ухо»,- говорят немцы, желая подчеркнуть, как внимательно они слушают что-то. Куинджи - весь глаза. Острые, пристрастные. Чем живет Европа? О чем думают художники? Кто на более правильном пути: немцы, французы, русские?

Он начинает с Германии. Из Берлина, где помпезная историческая живопись состязается с «неоидеалистами», пишущими фантастические ландшафты с мифологическими героями, едет в Дюссельдорф, разглядывает произведения жанристов, рассказывающих о людях, которых в России принято называть «маленькими»: о мелких чиновниках и учителях танцев, крестьянах, изо дня в день борющихся за существование, бедняках, задавленных долгами, болезнями и невзгодами. Посещение Кельна и Мюнхена становится для него уроком истории: там собраны работы предшественников дюссельдорфской школы, сделавших предметом своего искусства домашний мирок зажиточного горожанина, бюргера; не случайно их назовут «художниками бидермейера» - бравого Мейера, героя сборника песен, прославлявшего спокойное счастье и традиционный уклад семейного очага. Вихри времени неостановимы. Мастера бидермейера создавали идиллию, художники дюссельдорфской школы стремятся разбудить общественную мысль: по отношению к жизни, настроению, чувству глубокого сострадания к беднякам они близки передвижникам.
В Брюсселе романтики состязаются с официальной салонной живописью. Романтики пытаются оживить традиции «большого искусства» эпохи Рубенса, вспоминают драматические эпизоды истории Фландрии, пишут огромные патетические композиции, чаще всего остающиеся «костюмно-обстановочными» жанрами. В официальной живописи сентиментальная красивость сплетается с пристрастием к выспренности, она кажется Куинджи таким же «расшаркивающимся искусством», как и русская академическая. В Лондоне доживают последние дни прерафаэлиты, провозгласившие своим образцом искусство раннего Возрождения. Но можно ли повернуть вспять время? Стремление в XIX веке восстановить культ идеальной красоты привело к мистицизму, попытка подражать чистоте и непосредственности художников кватроченто (раннего Возрождения) обрекла на стилизацию. Впрочем, в Англии они пользуются успехом, и их идеолог Джон Рескин упрямо верит, что нравственное и художественное воспитание может исправить общество. Увлекаются англичане и занимательностью Альма-Тадемы,- он воссоздает жизнь Рима, но Рима мелкого и благополучного: пишет римлянок, занимающихся утренним туалетом, примеряющих наряды, принимающих гостей в чисто вымытых и прекрасно отполированных мраморных залах. Впрочем, в Лондоне Куинджи почти мимоходом, считанные дни, главная цель его поездки - Париж: уже давно центр художественной жизни переместился из Италии во Францию, уже давно не Рим, а Париж стал «вечным городом» для живописцев.

В Париже Архип Иванович не чувствует себя ни одиноким, ни безъязычным. В Париже его встречает Репин, живущий пенсионером Академии художеств; Илья Ефимович становится для него и толмачом, и проводником. Парижские салоны снизу доверху увешаны тысячами картин, там главенствуют академики, почитатели «золотой середины»: их картины виртуозны по технике, но неглубоки, театральны; лишь случайная, невзыскательная публика останавливается у исторических мелодрам Делароша или романтизированных баталий Берне. Архипу Ивановичу западают в память жанровые, картинки из прошлых времен Мейсонье, написанные со скрупулезной тщательностью,- точность передачи исторической обстановки и костюмов привлекала к этому художнику многих. Но значительно больше его интересуют барбизонцы (так назвали себя пейзажисты, собравшиеся в деревушке Барбизон, возле Фонтенебло). Отказавшись от канонизированного французским искусством пейзажа, лишенного конкретности и национального своеобразия, они стремятся к непосредственному общению с природой. В веселом свете солнца, пробивающемся сквозь лесные чащи, в тропинке, вьющейся между деревьями, в стаде коров на поляне - во всем, что изображают барбизонцы, чувствуется дыхание жизни. И вместе с тем их пейзажи отнюдь не этюдны: классическая ясность композиции, гармония не ярких, но чистых цветов, мягкий свет, объединяющий пространственные планы,- все говорит о том, что они обдуманы и завершены в мастерских.

Из барбизонцев Куинджи выделил для себя Диаза де ла Пенья, художника, любившего писать лучи, вспыхивающие искрами на росистой траве, тревожные тучи, несущиеся по небу, деревья, гнущиеся под порывами ветра. Но больше всех ему полюбился Милле: от всех его картин - от распаханных полей, пастухов, пасущих овец, лесных опушек с собирающими хворост крестьянами - веяло естественностью, добротой и простосердечной человечностью. «Тут есть то, чего у других художников нет,- говорил Архип Иванович.- Тут есть внутреннее». В его устах эти слова были величайшей похвалой. Кто еще из живописцев Европы взволновал его? Этот вопрос очень важен, но о творческих симпатиях в западном искусстве нам приходится лишь догадываться. Говорил ли он об этом со своими друзьями? Его современники-сверстники молчат. Только у Крамского срывается несколько слов, да и то не о том, что понравилось Архипу Ивановичу, а о том, что ему не понравилось. Лишь много позднее, в 90-х годах, когда у Куинджи появятся ученики, из дальних лет выплывут некоторые имена. Архип Иванович, говоря с ними о Милле, советуя изучать работы Диаза де ла Пенья, с похвалой упомянет Сегантини (об этом расскажет Аркадий Рылов), хорошо отзовется о Кнаусе, Вотье, Мейсонье, Коро (это засвидетельствует Константин Богаевский).

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

» Интернет-магазин низких цен proteplo-spb.ru. Тепловой насос цена.