Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Художники должны держаться друг друга

Воспоминания членов Общества имени А.И.Куинджи рассказывают главным образом о счастливых днях общения, радостях дружбы и творчества. Для самого же Архипа Ивановича дни радостей перемежались с днями хлопот. Наконец в феврале 1910 года торжественное открытие состоялось. И сразу же - новые заботы. Хватит ли Обществу денег, чтобы осуществить все задуманные планы? Архип Иванович подсчитывает оставшийся у него капитал. Если вычесть из него, что он оставляет брату и племянникам в Мариуполе, и те две тысячи пятьсот рублей ежегодно, которые он завещает Вере Елевфериевне (мало? Но они и вдвоем тратят не больше, не начинать же ей новую жизнь в старости), останется 453 тысячи 300 рублей. Это - Обществу. Что еще? Картины, эскизы, авторские права (впоследствии их оценят еще в полмиллиона) - тоже Обществу.
Он торопится, время подгоняет его. Здоровье все хуже и хуже. По лестнице поднимается с трудом, придя на заседание Общества, вспоминают «куинджисты», так тяжело опускается на стул, что стул трещит под ним. В марте 1909 года, после поездки в Крым, совсем прихватило. Девять дней провел он между жизнью и смертью. Девять дней провели у его постели, помогая Вере Елевфериевне (Архип Иванович не хотел, чтобы о нем заботились наемные сиделки), Беклемишев, Позен, Залеман. По ночам их сменяли более молодые - Рерих, Рылов, Зарубин. Врачи определили сильное расширение сердца и аорты, в ночь на шестое удушья были такими долгими и мучительными, что принесли кислородные подушки. На выздоровление уже не надеялись. И все-таки Куинджи удалось победить болезнь - оторвал голову от подушки, увидел лица жены, учеников, друзей, услышал стук крыльев: забытые в эти трудные дни птицы стучались к нему в окна. Весной 1910 года опять поехал в Крым. Поехал, несмотря на предостережения врачей и тревогу близких. От сопровождающих отказался наотрез, не позволил ехать с собой даже Вере Елевфериевне - один! Единственное, на что согласился, - это ехать не через Бахчисарай, а через Ялту. Оттуда и добираться в Ненели-Чукур было проще, и можно было остановиться в гостинице, отдохнуть после железной дороги. Гостиницы стояли прямо по набережной, балконы выходили на море; содержатели уверяли, что гостиницы «построены с соблюдением всех правил гигиены и санитарных условий» и «обставлены по образцу западно-европейских отелей». Это путешествие оказалось роковым для Архипа Ивановича. Уже подъезжая к Севастополю, он почувствовал себя плохо, но старался бодриться. Сел на маршрутный автомотор в Ялту. Машина шла против ветра, окутывала пассажиров испарениями бензина, Куинджи задыхался, высовывался из окна, пытался вдохнуть свежий воздух. В Ялту приехал совершенно измученный, с сердечным приступом, с высокой температурой. Врач Ножиков диагностировал воспаление легких. Положение было таким тяжелым, что слетевшимся ученикам запретили даже посещать его, чтобы не тревожить. Химона поселился в соседнем номере, не спал ночами, стараясь услышать, не стонет ли Куинджи, не нужно ли ему чего. Через несколько дней в Крым примчалась Вера Елевфериевна и увезла его из Ялты в Петербург, окружила лучшими врачами, надеялась, что потом на все лето и осень снимет дачу в Сестрорецке и сосновый воздух поставит Архипа Ивановича на ноги.

Сначала казалось, что так и будет. Куинджи чувствовал себя лучше, вел долгие философские беседы с лечащими врачами - Каринским, Бартенсоном, Штанге, Гурвичем. Говорил о вечной борьбе добра и зла, уверял, что зло сильнее, что борьба дает возможность лишь поддерживать равновесие и нельзя ни на одну минуту складывать руки. «Поэтому учение Льва Толстого нежизненно», - обронил он однажды. Удалиться от борьбы, заняться самоусовершенствованием и пытаться убедить личным примером? Куинджи не верил в нравственный прогресс человечества. «Ни один из великих моралистов - ни Будда, ни Христос, ни Магомет - не изменил людей, скорее люди изменили пророков, переделали их учение, приспособив его к своим целям, поставили его на службу власти и силе», - записал размышления Куинджи доктор Гурвич. Впрочем, разговоры эти длились недолго, болезнь обострилась, и положение ухудшалось день ото дня. Однажды, получив письмо с обычными для таких писем уверениями «еще поработаем вместе», Архип Иванович вышел из себя: зачем ему лгут? Потребовал, чтобы к нему вызвали учеников - проститься. «Я сделал ему целое расписание, - рассказывал первым поспевший из Прибалтики Рерих, - кому и куда написано. В минуты облегчения от страданий Архип Иванович требовал этот лист и обсуждал, когда к кому могло прийти письмо, когда кто откуда мог выехать, по какой дороге. Осведомлялся, нет ли телеграммы, спрашивал: "Но ведь они торопятся? Они знают, что спешно?"». И они торопились. Вроблевский с Карпат, Рушиц из-под Кракова, Пурвит из Риги, Богаевский и Латри из Крыма, - прославившийся своей медлительностью в сборах, подолгу готовившийся к любому отъезду, Богаевский уехал из Феодосии в тот же день, как получил телеграмму.

Последние дни были очень тяжелыми, даже морфий не снимал страданий. Архип Иванович метался, просил дать ему яду, даже сделал попытку выброситься из окна. «Я в медицину верю. Но почему среди вас нет талантов? - жаловался он Гурвичу.- Вот вы ученый человек, и перед вами лежит Куинджи. Смотрите, он весь здоров. Вот мои мускулы.- Он показывал свою руку и заставлял играть мышцы.- И только здесь что-то, в груди! В природе должны быть средства для борьбы с этим, не верю, чтобы не было... Но вы не умеете найти!» Были минуты, когда он никого не узнавал, порой ему кто-то мерещился. «Когда я и Зарубин дежурили ночью, - рассказывает Рерих, - Архип Иванович вдруг привстал на постели и, вглядываясь куда-то между нами, глухо спросил: "Кто тут?" Мы ответили: "Рерих и Зарубин".- "А сколько вас?" - "Двое".- "А третий кто?"». Его уже не радовали ни великолепно расцветший кактус, ни залетевший в комнату воробей, тоска расставания с жизнью подавляла все. «Он умирал, как Прометей, - вспомнит потом Богаевский.- У него было сознание всего... Иногда кричал: да знаете ли, кто умирает? Ведь Куинджи умирает... Поди, раствори балкон, крикни им, что Куинджи умирает...»

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»