Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Дни триумфов и перемен

Осаждали не только выставку, штурмовали и мастерскую художника. К дому Гребенки, на углу Шестой линии и Малого проспекта, где жил в это время Куинджи (ныне Малый проспект, 16), беспрестанно подъезжали экипажи. Выходившие из них отпускали извозчиков и поднимались по лестнице, но извозчики не торопились искать новых седоков. Знали: пройдет несколько минут, и ушедшие вернутся обратно, разве что выражение нетерпеливого ожидания на их лицах сменится раздражением и разочарованием. На дверях мастерской Куинджи неизменно белела табличка: «Никого не принимаю». Ни нервные восклицания, ни стук, ни даже удары кулаком в дверь - ничто не помогало.
«Это не картина, с нее можно картину писать!» - ахнул Шишкин, увидев в глубине темного зала («Березовая роща», подобно «Лунной ночи на Днепре», экспонировалась при лампах) горящие ярким светом белые стволы: казалось, сделай еще шаг - и сможешь обхватить их руками. «Это же театральная декорация, - поморщился архитектор Быковский.- Впечатление, которое она создает, чуждо спокойной гармонии природы». Куинджи внимательно прислушивался к критическим замечаниям. Но - только он один. Для всех остальных никакой критики не было и не могло быть: слава Куинджи была так огромна, что любое замечание только подогревало ее. Редактор «Вестника Европы», поместивший рецензию Быковского «По поводу последней картины Куинджи», тут же оговаривался, что не согласен с нею. А петербуржцы со смехом передавали анекдот о пейзажисте, яростно поносившем «Березовую рощу». «При каком освещении вы ее видели - при дневном или вечернем?» - будто бы спросили его. «Ни при каком не видел!» - зло ответил он.

Вокруг имени Куинджи складывались легенды. Вспоминали о его нищем детстве, уверяли, что, добираясь из Мариуполя в Петербург, он половину пути прошел с чумацкими обозами. Говорили, что он мог вступить на улице в драку, защищая затравленного щенка или котенка. Недоброжелатели шептали на ухо, что он - самозванец, ретушер, убивший и обокравший талантливого художника, выставляет его полотна, а сам и кисти в руках держать не умеет. Быль сплеталась с выдумкой, правда с ложью. Репин смеялся: «Разругав громко, на все корки Куинджи... противники не могли удержаться от подражания и наперерыв, с азартом, старались выскочить вперед со своими подделками, выдавая их за свои личные картины». Даже такой известный пейзажист, как Лагорио, не удержался от соблазна. Мастерски воссоздав «эффект Куинджи» в пейзаже «Ночь на Неве», выставил его в Обществе выставок художественных произведений. Ждал славы, а дождался только того, что на него стали указывать пальцем.
Именем Куинджи спекулировали, предприимчивые дельцы спешили нажиться на нем. В одном из аукционных (т. е. комиссионных) магазинов молодому художнику Владимирову предложили маленький - величиной в почтовую открытку, но в тяжелой золотой раме - пейзажик, с изображением красного заката над темно-синей водой. Ручаясь, что его написал Куинджи («Я его прекрасно знаю, он не раз бывал в нашем магазине»), продавец требовал фантастическую сумму - семьсот рублей. Владимиров рассказал об этом Архипу Ивановичу, и тот взорвался: «Я никогда не бывал в аукционных, и ни одной моей работы нет в продаже!» С трудом взяв себя в руки, сам направился в этот магазин - смотреть пейзаж, но, услышав уверения в его подлинности («Это самый настоящий Куинджи! Могу достать удостоверение от художника!» - настаивал продавец), опять взъярился. «Это черт знает что такое! - бушевал он.- Я сам Куинджи, это совсем не моя работа, вы мне чепуху говорите! Это грубая подделка, мошенничество!» Еще раз обозвав пейзажик «мерзостью», заставил разорвать его. Слухи об этом поползли по Петербургу, но и они не остановили предпринимательского пыла. И здесь неожиданно отличился Михаил Константинович Клодт. Скопировав «Березовую рощу», продал копию купцу Торочешникову, и хромолитографии с нее вскоре украсили магазин картин русской школы на Невском проспекте. Куинджи, Крамской и Ярошенко вдоволь повеселились над «принципиальностью» барона. Особенно благоговели перед Архипом Ивановичем молодые живописцы. Каждое сказанное им слово среди них расценивалось почти как божественное откровение. Через много десятков лет, вспоминая о похоронах Перова (он умер 10 июня 1882 года), Нестеров будет говорить не столько о похоронах, сколько о том, что на них присутствовал приехавший в Москву Куинджи, рассказывать, как тот выглядел, с каким восторгом слушали его недолгую и далеко не ораторскую речь. И вдруг - в сказочном разгаре славы - Куинджи перестал выставляться. «Художнику надо выступать на выставках, пока у него, как у певца, голос есть; как только голос спадает, надо уходить, не показываться», - объяснял он. И хотя, как показало будущее, «голос» его «не спал», но в своем решении он оказался непоколебим.

Писать не бросал, напротив, писал и рисовал, пожалуй, больше и разнообразнее, чем прежде. Кроме привычных для него лесных и степных пейзажей начал иногда делать городские. Написал лирический «Вид на Москву с Воробьевых гор» - голубовато-сиреневое небо, тоненькая зеленая березка, сияющие купола Новодевичьего монастыря. Сделал несколько этюдов с Кремля, завершив их торжественно-патетическим «Видом на Кремль со стороны Москворецкого моста» - над гладью реки, над зубцами кремлевских стен поднимаются белокаменный Архангельский собор и колокольня Ивана Великого. В Петербурге набросал несколько видов Васильевского острова - писал прямо из окна своей квартиры (хранящиеся сейчас в Государственном Русском музее, они - оба - так и называются: «Вид из окна квартиры Куинджи в Петербурге на углу 6-й линии и Малого проспекта Васильевского острова»). Архип Иванович писал их летом, сразу после возвращения из Москвы, любовался цветущими на проспекте кустами.
Впервые в жизни заметил он сверкание цвета в городе - бесстрашно сталкивал яркую белизну освещенного солнцем камня со свинцово-синей густотой напоенного жарой неба, - в этом столкновении купола и башни казались более легкими, чем небеса, они не просто устремлялись, но рвались вверх. Заинтересовался пленэрной живописью - в московских и петербургских этюдах дрожит, переливается, дышит воздух. Увлекся разработкой цветовых отношений, произвольно менял натурные цвета, добиваясь колористической гармонии; разглядывая его петербургские этюды, с трудом убеждаешь себя, что небо при солнце не бывает таким сумеречно-темным, а цветущие кусты такими синими, его этюды кажутся неоспоримыми, как сама природа.

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»