На первую страницу
   
На главную

Биография    
Живопись
Фото архив    

Жизнь Куинджи
Смерть Куинджи

"Лунная ночь"

Воспоминания
К 150-летию    
Статьи    

Импрессионизм

Куинджи в
Петербурге


Арт-словарь
Хронология    
История
Музеи        

English    

Гостевая
Ссылки

Архип Куинджи
Архип Куинджи
1870 год


      
       

Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"             

  
   

Вступление
На пороге судьбы
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
Играть с искусством -
тяжелый грех

2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10
Тайны света и цвета
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12
Дни триумфов и перемен
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11
Боттега
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12
И один в поле воин
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
Художники должны держаться
друг друга

2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7










   

Дни триумфов и перемен

Вечера Ярошенко были и похожи на вечера Менделеева и вместе с тем не похожи. Характер менделеевских «сред» определяли университетские ученые; они интересовались искусством, интересовались политикой, но сутью их жизни была наука. Поэтому разговоры имели определенную окраску и целеустремленность. Произведения литературы и искусства рассматривались не только сами по себе, но в первую очередь как проявление интеллектуального развития общества. Уже упоминавшаяся статья Менделеева «Перед картиной Куинджи» может служить великолепным примером такого подхода к. искусству. Ярошенковские «субботы» (несмотря на то, что многие их постоянные посетители были в то же время постоянными посетителями менделеевских «сред») - несомненно более социальны. Эта направленность зависела как от самого хозяина, так и от близкого ему круга деятелей «Отечественных записок» - Михайловского, Глеба Успенского, Плещеева, Эртеля, Гаршина. Публицистичность их произведений перекликалась с публицистичностью его полотен - «Заключенный», «Кочегар» и «Курсистка», «Всюду жизнь» - своеобразным приговором обществу, в котором добрые и отзывчивые люди оказываются за тюремной решеткой; не случайно рассказ Гаршина «Художники», один из героев которого пишет картину «Глухарь», изображающую рабочего-клепальщика, современники воспринимали как прямое продолжение «Кочегара».

Менделеев требовал от своих друзей стремления к высоте духа, широты и свободы мысли. Ярошенко настаивал на том, чтобы эта мысль была прогрессивной, или, как говорила А.И.Менделеева, «либеральной». «Были книги, и талантливо написанные книги, которых здесь не читали. Были писатели, и не бесталанные, имена которых не упоминались. Были поступки, за которые люди удалялись из кружка, хотя бы они до того считались друзьями»,- рассказывала писательница Стефания Караскевич (с нее написал Ярошенко героиню полотна «Всюду жизнь»). «Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты». У нас осталось очень немного прямых свидетельств об интересах и вкусах Куинджи, поэтому мы не можем пренебрегать тем, что долгое время составляло значительную и постоянную часть его жизни. Куинджи был не только непременным участником «сред» и «суббот», он был ближайшим другом Менделеева и Ярошенко. Знаменитый тогда, как мало кто из художников, состоятельный, а через несколько лет и просто богатый, он мог выбирать друзей по своему желанию. Не отличаясь ни уступчивостью, ни особой деликатностью, Архип Иванович никогда не стал бы бывать в чуждом, неприятном или неинтересном для него обществе. Следовательно, вечера у Менделеева и у Ярошенко удовлетворяли его душевные и интеллектуальные потребности. Недаром, уезжая на лето из Петербурга, он так тосковал по «субботам» и «средам»: на них он чувствовал себя в центре духовной и общественной жизни России. Собирал у себя гостей и Репин - он в 1882 году поселился у Калинкина моста, на Екатерингофском канале (ныне площадь Репина, 3/5). Там, в четырехэтажном доме с мезонином и эркером, была у него и квартира, и мастерская; в этой мастерской Архип Иванович впервые увидел «Крестный ход в Курской губернии» и «Арест пропагандиста», портрет Л.Н.Толстого и картину «Иван Грозный и сын его Иван». Дни приемов и состав приглашенных у Репина часто менялись, иные гости появлялись у него по одному-два раза. На его вечерах просто веселились. Особенно славились его масленичные костюмированные балы с импровизированными живыми картинами. Гнусавя, пел одетый монастырским служкой Максимов, шумел и бегал из комнаты в комнату, приставая ко всем, наряженный обезьяной Волков. Даже строгая, всегда сдержанная Софья Николаевна Крамская приходила на эти балы в чухонском костюме, веселая же Анна Ивановна Менделеева попросту надевала задом наперед розовый кафтан, в котором Репин писал царевича Ивана, и преображалась в библейскую грешницу. Сам Илья Ефимович одевался малороссиянином, и вместе с сыном Юрием, превращавшимся в запорожца (ради одного из таких вечеров Юрий даже отпустил оселедец, т.е. длинный чуб), лихо, огненно отплясывал гопак. И только двое были в обычных костюмах - Куинджи и Ярошенко.
Заполненные работой, раздумьями, дружеским общением с лучшими, интереснейшими людьми Петербурга, текли дни Куинджи. Два-три раза в год к этому прибавлялось посещение театров: в Петербурге гастролировали Росси, Сальвини, Элеонора Дузе, - весь литературно-художественный мир столицы собирался на их спектакли. Баловала и своя опера: впервые звучали «Евгений Онегин» и «Пиковая дама» Чайковского, «Хованщина» и «Борис Годунов» Мусоргского, «Князь Игорь» Бородина, «Садко» Римского-Корсакова. К Чайковскому Архип Иванович относился несколько скептически, говорил, что он то слишком шумен, то чрезмерно чувствителен. В восторг приводил его Мусоргский, «Хованщину» он считал лучшей русской оперой. Но гораздо чаще и охотнее, чем парадные оперные спектакли, Куинджи посещал импровизированные музыкальные вечера товарищей: многие передвижники любили музыку, некоторые недурно играли, а Поленов даже написал оперу «Призраки Эллады». «Научиться бы так, как Бах писал, так бесстрашно и так возвышенно»,- мечтал он. Собирались в квартеты, в трио. Мясоедов играл на скрипке и альте, Брюллов - на фортепиано и виолончели, Позен - на скрипке. Куинджи тоже владел скрипкой, но, памятуя, что он самоучка, публично выступать почти не решался, брал инструмент лишь к Крамскому. Маковский, хотя и играл хуже него, не стеснялся - и за смычок брался, и к роялю садился. «По-стариковски, знаете ли, немного поигрываю»,- снисходительно ронял он. И предупреждал: «Не забывайте, что я начал учиться на скрипке всего четыре года назад».- «Вы его не слушайте! - взрывался Мясоедов.- Он двадцать лет говорит, что учится только четыре года». Привычные нехитрые шутки и беззлобные перебранки придавали музыкальным вечерам особую теплоту, семейность. У Маковского была редкостная скрипка работы мастера Гварнери (на одной из его скрипок играл Паганини), она давала нежный, мягкий и одновременно глубокий тон. Владимир Егорович купил ее по случаю за восемьсот рублей. Ее пытались перекупить, предлагали ему четыре тысячи. «Нет-с, самим надо, а вы поищите»,- неизменно усмехался он.

далее...


Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

  Рекомендуемые ссылки:

  »


    www.kuinje.ru, 2007-14. Все права защищены. Для контактов - arhip(a)kuinje.ru    
    Сайт рекомендован к просмотру Домом-музеем А.И.Куинджи в Санкт-Петербурге    

  Rambler's Top100