Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Боттега

Совет Академии собрался послать на казенный счет за границу Борисова; тот на радостях пригласил всю мастерскую в Мариинский театр, купил две ложи на «Спящую красавицу». И вдруг, через день-другой, совет передумал - присудил поездку Пурвиту. Ждали приглашения от Пурвита, но вместо него это сделал сам Архип Иванович. Повел учеников в роскошный ресторан Альберта на Невском проспекте, по-княжески угостил и сказал: «Почему Борисов или Пурвит? Это несправедливо! Все должны поехать. В мае я вас всех повезу за границу». Мая не дождались: из Петербурга уехали в конце апреля 1898 года. Академия была ошеломлена: Куинджи вез своих учеников, тринадцать человек, путешествовать на свои собственные средства. В России остались лишь те, у кого были неотложные дела и планы: Борисов устремился на Вайгач; Бондаренко поехал работать на Валаам - ему, единственному, не присвоили звания, и Репин предложил ему остаться на год в его мастерской; Рерих готовил курс лекций «Художественная техника в применении к археологии» - в 1898-1899 годах он прочитает его в Археологическом институте, поставит в нем новую для европейской и русской эстетики проблему об отношении искусства к археологии.

Молодые путешественники были счастливы. Все - даже гостиница в центре Берлина, даже кофе с хрустящими булочками - казалось им сказочным. Сезам, откройся! - и хмурые немцы, недовольные взрывом молодого веселья в чинном, благопристойном вагоне, поговорив с Куинджи, благожелательно улыбаются: пойте, пойте! Сезам, откройся! - Берлин, Дрезден, Мюнхен, Париж, Вена распахивают двери своих музеев. Скрытые за семью печатями сокровища истории искусств, словно страницы драгоценной книги, разворачиваются перед художниками: Лука Лейденский и Рогир ван дер Вейден, Гольбейн и Дюрер, Леонардо да Винчи и Сандро Боттичелли, Жан Фуке, Рубенс, Рембрандт, Франс Хальс. И здесь же - рядом с Венерой Милосской, рядом с Нике Самофракийской - век девятнадцатый, день нынешний: таитянские пасторали Гогена, таинственно-призрачные полотна Бёклина, мистические образы-символы Мунка и Штука, старающихся передать в них ощущение трагизма человеческого бытия. Куинджи ведет учеников к своим любимцам, но они остаются им чужды. Пожалуй, единственный, кто производит на них впечатление, - это Сегантини. «Какой сильный, блестящий, словно мозаичный мазок! Какая-то особая техника мазков, похожих на отшлифованных червяков. Правдиво изображена природа на высоком плоскогорье Альп. Прозрачный горный воздух и лесное горное солнце, под которым так четко рисуются люди с лошадьми, стада коров и овец»,- восхитится Рылов. Что касается Ахенбаха, Кнауса, Вотье, они для молодежи только «низвергнутые боги» (Богаевский). «Мы увидели, что свет клином не сошелся на передвижниках, почувствовали и кое-что другое. В это время и началось у нас некоторое расхождение во взглядах на живопись с Куинджи,- рассказывает Богаевский.- Особенно тогда, когда, увидев впервые Сезанна и Гогена, мы пленились этими мастерами, тут расхождение с Куинджи было уже огромно».

Архип Иванович не спорит с учениками, не вмешивается в их разговоры, изредка поделится с ними какой-нибудь мыслью. Новое время - новые песни. Так было, так есть, так будет. Учительство - не указка, но понимание, терпимость, дружба. «Эта поездка останется у нас в памяти на всю жизнь», - клялись художники. Время разводит людей. «...Пошли каждый своей дорогой, вопреки желанию Куинджи держаться по-прежнему вместе,- свидетельствует Богаевский.- Но то, что он дал нам в нашу бытность в мастерской, осталось на всю жизнь: серьезно относиться к своему творчеству, быть строгим к себе и религиозно относиться к служению искусству, уметь всем жертвовать для него и оберегать свою индивидуальность». Ни один из учеников Архипа Ивановича не забыл своего учителя. К нему приезжали посоветоваться, поговорить о жизни, наконец, просто так. В трудные минуты жизни вспоминали о его мастерской - как об олицетворении творческого единения, о нем самом - как о высшем судье, мудром наставнике и верном друге. «Вспомнился Петербург и те беспечные вечера в мастерской дорогого Архипа Ивановича Куинджи, где мы так горячо судили и рядили о чем угодно и где для каждого суждения так же легко было найти товарищескую поддержку, как и возражение. Но где они все - любимый профессор и дорогие товарищи? Здесь я все решаю один, никто не осудит, но никто и не поддержит»,- рассказывал Борисов о своей работе в большеземельской тайге.

Книга, повествующая о его путешествии от Пинеги до Карского моря, называлась «У самоедов» и была издана в 1907 году. А в середине тридцатых годов XX века написал свои воспоминания Рылов; в это время он был уже старым и прославленным художником, за плечами была долгая, плодотворная жизнь - и все же наиболее тепло и наиболее подробно он рассказывает о «боттеге»: встречи с Куинджи, разговоры, события тех лет радостно и неизгладимо врезались в его память. Да и для самого Архипа Ивановича его ученики навсегда останутся близкими. Он будет беспокоиться об их судьбах, пристально - от выставки к выставке - следить за их работами. Ему не придется краснеть за них. Некоторые из них станут выдающимися художниками, другие займут в истории русской живописи малое место. Но и те и другие окажутся неразрывно связанными между собой общностью отношения к жизни, стремлением воспитать в людях своим искусством светлые чувства, раскрыть им красоту и сложность мира. Школа Куинджи станет не просто школой в учебном понятии, но и своеобразным художественным направлением - единственным и неповторимым феноменом в русском искусстве конца XIX - начала XX века. Да и не только в русском - она перешагнет границы России: Пурвит понесет мысли и чувства Архипа Ивановича в Латвию, Рушиц - в Польшу, Рерих - в далекую Индию.
«Куинджи был не только великим художником, но также великим Учителем жизни»,- сделает вывод Рерих. И вывод этот будет не только теоретическим: всю свою жизнь он будет стремиться подавать пример высокого отношения к искусству и к жизни. И таким же примером станет для окружающих «феодосийский затворник» Богаевский. «С нами Куинджи и вся святая сила его!» - напишет он на фотографии, на которой они снялись всем выпуском. Фотографии, которая в течение долгих десятилетий будет висеть на стене его мастерской в Феодосии,

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»