Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"
На пороге судьбы
Это очень печальная картина. В размытой дождями земле вязнет телега; колеса пробивают в глинистой почве глубокие колеи, которые сразу же наполняются водой и расплываются. Телега приостановилась, с нее сошли женщина с ребенком и зашагали к виднеющимся неподалеку крестьянским избам.
Серый туман окутывает деревню, ложится на крыши, обволакивает возницу и лошадь - все тонет в этом тумане, в вечерней, до костей пронизывающей сырости. В «Осенней распутице» Куинджи словно отрекается от увлечения Айвазовским, громко заявляя о своем стремлении говорить о горькой жизненной правде,- студенческие чтения и споры не прошли даром.
Достоверность, показ действительности во всей ее простоте, неприглядности, а порой и драматичности становится девизом его и его друзей.
«...Все мы тогда считали себя реалистами, искали только правды в искусстве. Положим, правда эта представлялась нам довольно суженной. Подчеркивалась более только правда жизни обличительная и поучительная в известном гражданском смысле»,- расскажет впоследствии Васнецов.
Не только тема, но и метод работы в «Осенней распутице» был новым для Куинджи. Ранние картины он, по его собственному признанию, писал непосредственно с натуры.
Для «Осенней распутицы» с натуры был сделан только этюд осеннего ненастья, композиция же была сочинена, собрана из многих впечатлений и наблюдений,- Архип Иванович не позволил себе внести ни одной воображаемой детали: осенью на проселочных дорогах можно было сотни раз увидеть то, что он перенес на холст.
Ответа на вопрос о близости «Осенней распутицы» к произведениям передвижников ему пришлось ждать около года. Первая выставка Товарищества открылась 28 ноября 1871 года в помещении Академии художеств. Посетители поднимались по неторопливым маршам лестницы, входили в просторные, светлые, с окнами на Неву, залы и останавливались, ошеломленные.
Такими неожиданными казались в великолепных залах и брошенные у кабака лошади, и всей душой ушедший в свое занятие рыболов, и портреты каких-то никому не известных купцов и крестьян. «Все это неслыханно и невиданно, все это новизна поразительная»,- гремел бас Стасова.
Шумели возле картины Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» - спорили о мучительных и кровавых путях развития России, о пределах отцовской и государственной власти. Смеялись над «Охотниками на привале», всецело поглощенными невероятными мюнхгаузеновскими байками. Замирали перед полотном Саврасова «Грачи прилетели».
Окраина захолустного городка, старая церковь и покосившийся забор, тающий снег и рассевшиеся на березах черные птицы - простой, но дорогой всем, кто сроднился с ним с детства, пейзаж щемил сердце.
С полотен смотрели русские люди, перед зрителями текли медлительные русские реки, темнели весенние поля и полуразмытые водой овраги. Если попытаться одним словом определить, кто был главным героем выставки, то надо будет ответить: Россия. Передвижники во многом разбивали привычные представления широкой публики об искусстве. Русская художественная интеллигенция справляла долгожданный праздник.
Мог справлять праздник и Куинджи. Его «Осенняя распутица» была исполнена такого же лирического чувства, такого же глубокого сострадания к обездоленным, как и многие полотна передвижников.
Не пейзаж - картина! Такая же жанровая сюжетная картина, как «Последний кабак у заставы» Перова или «Порожняки» Прянишникова. Но человеческие фигуры слиты с пейзажем, пожалуй, покрепче, чем в «Порожняках».
Там вниманием зрителя полностью овладевает скорчившийся от холода семинарист в потертом пальто с кипой перевязанных веревкой книг,- показывая его близко, в лицо, художник позволял заглянуть в его мысли. Зато пейзаж - дорога, освещенная последними отблесками заката, бескрайняя снежная равнина, по которой тянутся розвальни,- отступал на второй план, становился фоном действия.
В «Осенней распутице» пейзаж был равноправной частью композиции, определял настроение полотна, рождал беспросветную тоску. Был не фоном, но средой, миром, в котором жили люди, животные, растения. Мерзло под дождем унылое, давно потерявшее листву дерево, еле брела изнуренная лошаденка, с трудом передвигали ноги женщина и ребенок.
Впрочем, Архипу Ивановичу вряд ли было важно это - такое существенное для нас теперь - сопоставление. Сравнивая свою картину с картинами передвижников, он, вероятно, видел одно, главное: направленность искусства самых прогрессивных художников России совпадала с его исканиями.
В год создания «Осенней распутицы» Куинджи уже официально числился дипломированным художником. Он долго не решался приступить к академическим экзаменам. Как сдавать историю изящных искусств и историю России, закон божий и географию, анатомию, математику, архитектуру и перспективу, имея за плечами лишь несколько классов мариупольской городской школы и «вольного» учителя, по складам читавшего по-гречески?
Оставалось только просить разрешения сдавать программу не полностью: такое иногда «в виде исключения» позволяли.
«Не быв учеником Академии и не слушав читающихся лекций, нахожусь в крайнем затруднении относительно требующегося экзамена из вспомогательных предметов Академического курса, почему и осмеливаюсь просить небольшого снисхождения, а именно, разрешить мне держать экзамен из одних только главных и специальных предметов», - обращается Куинджи в совет Академии.
Совет удовлетворил его «искательство», и Куинджи засел за книги. В мае 1870 года он сдал четыре основных экзамена: анатомию и историю изящных искусств - на три с половиной балла, архитектуру и перспективу - на четыре. А 22 сентября 1870 года получил, наконец, свидетельство о присвоении звания художника.
далее...
|