Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

И один в поле воин

Куинджи не выставлял своего «Христа в Гефсиманском саду», но можно с уверенностью сказать, что картина эта не встревожила бы властей: она была далека от социальных обличений. Куинджи всегда старался держаться подальше от политики, считая, что она отнимает время, которое художник должен посвящать работе. В картине «Христос в Гефсиманском саду» он стремился не к актуальным ассоциациям, а к показу сочетания реального и идеального, красоты и этики. И здесь всплывает то, что было очень важным звеном в его мироощущении, - убежденность, что красота и величие человеческого духа полнее всего раскрываются в единении с природой. Не случайно так прекрасен в его изображении Гефсиманский сад с вековыми кипарисами - это не бахчисарайская пустыня Крамского и не итальянская масличная плантация, как у Ге. Слышал ли он, что Галилея во времена Иисуса была цветущей страной, или просто чутье художника подсказало ему, что если в легендах говорится «сад», то это и есть сад - пышный, густой, великолепный?

Прекрасный человек среди прекрасной природы - не это ли было мечтой, идеалом Куинджи? Не потому ли он так наивно противопоставил светлой фигуре Христа темные, прячущиеся во мраке фигуры стражников? По ранним его полотнам - «Осенняя распутица», «Чумацкий тракт в Мариуполе» - мы знаем, что он безупречно умел ввести в композицию человеческие фигуры, сделать их движущимися, живыми. Но в этом полотне перед ним стояли иные цели. Было ли оно выражением религиозных взглядов Куинджи? Архип Иванович считал себя человеком религиозным, но ортодоксальное православие было чуждо ему. Исповедоваться он не ходил, церковь посещал редко - два-три раза в год, по большим - обязательным для академических профессоров - праздникам. Умирая, он завещает мариупольской церкви, в которой его крестили, деньги для помощи беднякам, но от причастия откажется. Доктор Гурвич, беседовавший с ним на эти темы, свидетельствует, что религия воплощалась для него не в библейских или евангельских легендах, но в ощущении незримого духа, пронизывающего всю природу. Куинджи «говорил о разлитом в мире первоисточнике всего сущего», записал он. Деизм, характерный для немалой части русской интеллигенции конца XIX века, сливался в его миропонимании с порожденным глубоким благоговением перед природой пантеизмом. Это-то отношение к жизни и сквозит в «Христе в Гефсиманском саду». Показав ученикам картины днем, Архип Иванович пригласил их еще и вечером - посмотреть при лампах. Этот сеанс произвел меньшее впечатление: лишь «Христос в Гефсиманском саду» лучше воспринимался при вечернем освещении, остальные же полотна, особенно «Днепр», значительно проигрывали. Поэтому всем остальным посетителям картины показывались лишь при дневном свете.
А посетителей оказалось много. Архип Иванович пригласил Дмитрия Ивановича и Анну Ивановну Менделеевых, академических профессоров, писательницу Леткову, архитектора Султанова, художника и коллекционера Михаила Петровича Боткина, редактора журнала «Ежемесячные сочинения» романиста Иеронима Иеронимовича Ясинского. Тот написал статью «Магический сеанс у А.И.Куинджи», в которой уверял, что «еще ничего подобного не создавало искусство»; газеты оповестили о распахнутых дверях таинственной мастерской. Публика заволновалась, и началось паломничество. «...Люди диву даются, некоторые даже плачут перед его новым произведением, всех они трогают», - сообщал Остроухову Репин. И оговаривался: «Я не видел». Репин не видел, но другие видели. И многих художников работы Куинджи поразили так же, как Ясинского и Менделеева. «А Куинджи! - восторженно писал Киселев Савицкому.- Можешь себе представить, что он показал нам [академистам] четыре новых картины, очень хороших после двадцатилетней забастовки! Это просто удивительно. Оказывается, он все это время работал, и не без успеха!» Прошло две недели, и Куинджи снова запер мастерскую. Не выдержали напряженно натянутые нервы, после долгих лет молчания не так-то просто было открыть душу. «Пережил такое, чего не хочу переживать до смерти, - признавался он. - Как будто на кресте распят был». Теперь уже никто - до конца его жизни - не увидит его работ.

* * *

«Вечер на Украине», «Днепр», «Березовая роща», «Христос в Гефсиманском саду». Тихое течение реки, малороссийский закат, белоствольные весенние деревья обычны в творчестве Куинджи. Человек, идущий навстречу гибели, необычен. Вероятно, в эти годы Архип Иванович много размышлял о жизни и смерти, вспоминал и оценивал прожитое. Иначе быть не могло: в 1898 году, один в марте, другой в июне (ст. стиль), умирают Иван Иванович Шишкин и Николай Александрович Ярошенко. Оба, как Иван Николаевич Крамской, в мастерской, скоропостижно, работая над картинами. Бывшие друзья, бывшие, но ведь сколько лет дружили, какими мыслями и делами были связаны, какой отрезок жизни прошел с ними! В этом же году, в декабре, смерть настигает и Третьякова. Тот умер не в одночасье, болел долго, безнадежно, и все же словно часы остановились. Не просто меценат - будитель, первопроходец, ведущий и идущий рядом; утрату почувствовали не только старые друзья, но и молодежь, которую он вводил в святую святых - в национальную, им созданную, им пестуемую галерею. Теперь Рерих может не торопиться с задуманной серией о Древней Руси, да и Борисов волен поступать как угодно с привезенными с Севера этюдами. «Не суждено было Павлу Михайловичу дождаться моего возвращения с острова Вайгач», - горько вздыхает он.
Куинджи уже много лет не живет на заработки от картин, но разве его потеря от этого меньше? «Художественная семья потеряла глубокого ценителя искусства и создателя замечательной художественной галереи, близкие люди - приветливого человека и доброго друга, а Россия - неподкупного, честного гражданина», - выражает общее мнение Поленов. Василий Дмитриевич умен, проницателен, для него ясно не только гражданское, но и этическое начало в Третьякове - это человек, на которого можно было равняться. «Несмотря на свою внешнюю мягкость и скромность, - пишет он, - Павел Михайлович имел твердые, можно сказать, непоколебимо честные убеждения и ни разу не поступился ими. Эта нравственная крепость делала его немного сектантом... это до некоторой степени сужало его деятельность, но и давало другим силы не колебаться. В наше время общей нравственной слабости, шатания и сделок с совестью эта гражданская мощь являлась совершенным исключением; глядя на нее, можно было не унывать и не падать духом». Валентин Александрович Серов зарисовывает Третьякова лежащим в гробу. Сергей Михайлович Волнухин снимает с него посмертную маску, к этой маске обратится потом Репин и напишет в 1901 году Павла Михайловича, задумавшегося в одном из залов своей галереи, а годом раньше Владимир Александрович Беклемишев и вылепит по этой маске скульптурный портрет Третьякова (именно в эти годы завяжется дружба Куинджи и Беклемишева).

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»