Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Боттега

Ответ он получит не от Ярошенко, а от Мясоедова, тот пылко заступится за Николая Александровича, желчно обругает Архипа Ивановича. Разразится буря. Приглашение Куинджи будут баллотировать, как баллотируют на выставку сомнительную картину - по числу голосов. «Куинджи на обед не зовут, и раскол происходит громадный,- сообщит жене Остроухов. - Семь академиков наших, стоящих за него, на обед не придут, но мы ничего поделать не можем, так как в противном случае десять наших дорогих гостей не явятся».
И вот вместо большого торжественного обеда - два маленьких. Один у Донона, другой в квартире у Киселева. Все недовольны, все чувствуют себя уязвленными, оба обеда проходят безрадостно, кончаются необычно рано. Куинджи нет ни на одном из них: он глубоко оскорблен и никогда больше не появится у передвижников. Возможно, лишь Менделеевы знают, чего ему это стоило. «Мне кажется, что он легко бы перенес потерю состояния, но разочарования в людях, в друзьях убивали его, и разыгравшаяся у него болезнь сердца, от которой он сошел в могилу, произошла от огорчений моральных»,- пишет Анна Ивановна. В Академии тоже все идет не так ладно, как надеялись. В числе руководителей мастерскими не оказывается Поленова. Толстой говорит, что его вычеркнул сам Александр III. Куинджи с передвижниками встают горой, созывают общее собрание, настаивают. С их возмущением считаются, Поленова вводят в список профессоров-руководителей, и Архип Иванович едет за ним в Москву. Но Василий Дмитриевич отказывается от работы в Академии. Рассказывает, что во всем происшедшем виноват Иван Иванович Толстой, у которого он, Поленов, резко потребовал невмешательства в совет профессоров. «Ваше дело канцелярия, в это мы не вмешиваемся, а совет - это наше учреждение, в котором я не допущу вашей власти»,- сказал он. Толстой сообщил об этих словах президенту, тот передал царю. Так тянулась ниточка.

С Поленовым Куинджи говорил, помня, что дело делом, но и художническую честь блюсти надо. «Куинджи был очень честный и прямой человек,- вспоминал впоследствии Василий Дмитриевич.- Я ему сказал: «Архип Иванович, я вам изложу все, как было, и вы мне скажите, следует мне идти в Академию или нет». Я ему рассказал все, и он мне сказал: "Нет, вам не следует идти в Академию"». Из Москвы Куинджи возвратился с тяжелым камнем на сердце, но об отступлении уже никто не думал: все были сосредоточены на будущей работе в мастерских. Шишкин уже давно мечтал поделиться своим опытом с молодежью. «Много учеников не возьму,- говорил он.- Талантов мало, а с бездарностями заниматься не стоит. Одного-двух образовать бы - и ладно!» Репин специально съездил в Европу, походил там по мастерским, посмотрел, как и чему там учат. Он будет уделять в преподавании много внимания рисунку, требовать не только воссоздания, но и образного осмысления натуры, острой и непосредственной реакции на изображаемое. «В наших академических мастерских казенного - только стены!» - гордо заявит Илья Ефимович. Маковский сдержаннее всех, у него уже есть педагогический опыт, он два года преподавал в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, он подтянут, холоден, он неизменно будет соблюдать дистанцию между собой и студентами, но сейчас и он в хлопотах: подбирает натурщиков, костюмы, придумывает многофигурные натурные композиции, имитирующие жанровые сцены. Архип Иванович ни с кем не делится своими планами, но по спокойствию, с которым он готовится к учебному году, видно, как тщательно продумал он свои будущие действия.

Новые профессора ждали занятий, как праздника, но вместо праздника их подстерегала тревога. Высокие освещенные залы с позирующими натурщиками пустовали, зато коридоры и столовая звенели молодыми голосами. Студенты, вспоминает учившаяся тогда А.П.Остроумова-Лебедева, считали себя оскорбленными: в день похорон Александра III их не пустили в Академию - мимо нее двигалась траурная процессия. Грозя забастовкой, они требовали наказать виновных. На третий день объявили общее собрание, студенты встретились с профессорами. Остроумова-Лебедева запомнила Куинджи, Репина, Беклемишева и Томишко. Договориться не удавалось, голоса профессоров тонули в шуме, студенты уже не гудели, а кричали. И тогда Куинджи, сидевший до этого молча, с низко опущенной головой, встал и заговорил. «Мы пришли в Академию ради вас, - сказал он. - Наше первое и главное желание - познакомиться и сойтись с вами духовно. Ведь мы всё бросили, чтобы служить, поучать, вести и удовлетворять вас. Но ведь и нам надо дать свободу действий. Вы требуете, чтобы мы вам повиновались, а ведь мы еще не выслушали противоположной стороны. Дайте нам время оглядеться, познакомиться с механизмом Академии, освоиться здесь...» Он не угрожал и не призывал к благоразумию, говорил «очень просто и тепло» (Остроумова-Лебедева), говорил, как равный с равными, и эта его манера поразила молодежь не меньше, чем необычная для академических профессоров речь. Шум стих, и, посоветовавшись немного, студенты разошлись по аудиториям и мастерским. Занятия начались.

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»