Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Играть с искусством - тяжелый грех

Из двухсотметровой черной глубины нарастал непонятный гул, переходивший в оглушительные, похожие на пушечные выстрелы взрывы. Наконец на горизонте забрезжил Валаам, но возле него буря бушевала еще беспощадней. Пароход вздрагивал, кренился, бился среди волн - капризы ветра не позволяли управлять им. На рассвете пароход наскочил на подводную скалу, раздался чудовищный треск, сопровождаемый не менее сокрушительным толчком,- никто не устоял на ногах. Пароход начал погружаться в воду. Удар был таким сильным, что корпус раскололся. Пассажиры метались, молились; шлюпки плясали на бешеных, ожесточенно ревущих волнах. Куинджи бросил в одну из них Веру Елевфериевну, прыгнул сам, вместе с матросами схватился за весла. Но как ни старались гребцы, как ни напрягал он всю свою сказочную силу, пробиться к Валааму оказалось невозможным. Каменистые луды загораживали узкие проливы-каналы, высовывающиеся из-под воды скалы не подпускали к берегу. И вдруг, когда надежда на спасение была уже почти потеряна, случилось чудо: шлюпка проскользнула в тихую глубоководную Никоновскую гавань. В ней, окруженной гигантскими гранитными глыбами, даже в самую сильную бурю вода оставалась почти спокойной. На Валааме пробыли недолго. Работать было нельзя: кисти, альбомы, карандаши, этюдник -все погибло при кораблекрушении. Да и осень началась рано, холодная, дождливая. Обратный путь прошел без приключений, зеркало воды было мутно-свинцовым, но гладким. Петербург тоже встретил дождями, но в Петербурге погода значения уже не имела. Здесь был - дом.

Адрес, где поселились после свадьбы супруги Куинджи, неизвестен, но воспоминания современников воссоздают в какой-то мере быт молодой семьи. Прислугу Куинджи нанимать не стали, решили жить только вдвоем. Обед первое время приносили из ближайшей кухмистерской, затем Вера Елевфериевна стала готовить сама: забота о муже была ее главным достоянием, жизненным делом и гордостью. В квартире было чисто, просторно. Почти пустые стены, окна без портьер и драпировок: Куинджи не терпел, чтобы они мешали притоку и без того слабого северного света. Из обстановки - только самое необходимое, простое. После его смерти в описи имущества запишут: «Гостиная: один диван, два кресла и восемь стульев мягких, один рояль. Столовая: один буфет, обеденный стол и двенадцать стульев». Все эти предметы окажутся сильно подержанными: чета Куинджи была равнодушна к вещам, и то, что было однажды куплено, вместе с ними старилось, вместе с ними переезжало с квартиры на квартиру. Украшали комнаты только цветы и вьющийся по рамам плющ; Вера Елевфериевна заботливо холила их. Особой ее нежностью пользовался виноград, выращенный Архипом Ивановичем из привезенного с юга зернышка, он и сам немало гордился этой лозой. Упомянутый в описи его последней квартиры рояль был, пожалуй, единственной вещью, купленной Куинджи для жены сразу же после приезда в Петербург. Вера Елевфериевна хорошо играла, любила, чувствовала музыку. И это еще более роднило ее с Архипом Ивановичем. На ее рояле лежала его скрипка; он выучился самоучкой, в детстве, говорил, что сам не помнит, когда впервые взял скрипку в руки. По вечерам он складывал кисти, а она промывала и перетирала их. Потом звучала музыка - рояль и скрипка. Иногда Вера Елевфериевна играла одна. Архип Иванович любил итальянскую и немецкую музыку, особенно Бетховена. Порой раздавалось и пение (у Куинджи был глубокий бархатистый бас), он пел русские, греческие и украинские песни,- Архип Иванович уже побывал на Украине, и ее лирический мелос оказался близким его сердцу. Вечерняя музыка была как бы продолжением счастливой дневной тишины...

* * *

В этом же, 1875 году Куинджи был принят в члены Товарищества передвижных художественных выставок. Радовался. Хоть и выставлялся уже на передвижных, но одно дело сознавать себя экспонентом на испытании, чьи работы могут выставить, а могут и не выставить, и совсем другое - чувствовать себя равным среди равных. И действительно, в Товариществе все были равны. Высокородные бароны Клодт фон Юргенсбург, Михаил Петрович и Михаил Константинович,- и родившийся в крестьянской семье, в детстве живший в голоде и холоде Василий Максимович Максимов (даже в дни поступления в Академию он не имел копейки за душой и ночевал на заброшенной барке с сеном: «Пробил там дыру и устроился хорошо!»). Учившийся при оплывших свечах, в крытой соломой хате внук писаря и сын писаря Крамской - и росший в известной своими духовными интересами семье олонецкого губернатора Василий Дмитриевич Поленов. Трудом и волей пробившийся в искусство Куинджи - и с детства окруженный художественной атмосферой Павел Александрович Брюллов, сын известного петербургского архитектора, построившего Михайловский театр, Штаб гвардейского корпуса и Пулковскую обсерваторию, племянник знаменитого создателя «Последнего дня Помпеи» - «великого Карла». И по привычкам, и по образованию, и по жизненному укладу разные, очень разные люди. И все же объединенные общностью понимания художнических задач - товарищи!
Жизнь в Товариществе текла деятельно. Весь год художники готовились к очередной выставке. Запирались в мастерских, испытывая радость служения искусству, и опять распахивали их для дружеского общения. Встречаясь (а жили они в большинстве своем неподалеку друг от друга - в Биржевом переулке, на Малом проспекте, линиях Васильевского острова), нередко еще в замыслах обсуждали будущие работы, анализировали сюжеты, наблюдения, оценивали их характерность и серьезность. Посещая мастерские, смотрели эскизы, говорили о композиции стоящих на мольбертах картин, лессировках, цветовых и тональных отношениях. В этих вопросах Куинджи был незаменим. Крамской рассказывал, как долго и безуспешно мучался в одном портрете над эполетом, который «не хотел» сверкать. Зашедший к нему Куинджи сразу нашел верное сочетание тонов - мундир был завершен, эполеты блестели и золотились.

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»