Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Он уже не в состоянии бывать на «средах» и «субботах», но общение необходимо ему. По субботам теперь у него собирается молодежь, спорит о политике, литературе, искусстве, шумит, курит. Иван Николаевич молчит, слушает, улыбается... Надежда на будущее искусства и работа - они еще держат его в жизни. Портреты заказные, а пишет как заветные, длит сеансы по пять-шесть часов сряду. Вот и в последний свой день с утра до сумерек работал над портретом педиатра Раухфуса, так - с кистью - и рухнул на мольберт. Раухфус едва успел подхватить уже безжизненное тело. Отныне то время, которое принадлежало Крамскому, Куинджи отдает Шишкину: Иван Иванович опять стал общаться с молодежью, и это общение вернуло его к жизни. Шишкин водит Куинджи к студентам Академии художеств, они бывают и в мастерских, и в «меблирашках», присутствуют на собраниях и вечеринках. С этих собраний Архип Иванович уходит и радостный, и огорченный. Радостный потому, что студенты восьмидесятых годов так же искренне мечтают об искусстве, как когда-то мечтал он сам. Огорченный потому, что многим из них приходится так же лихо, как когда-то приходилось ему. Перебиваются с хлеба на квас, нечем заплатить за жилье, нет денег на краски. Горькие воспоминания? Не только. Видя бедствующих студентов, уличных нищих, голодных собак или кошек, Куинджи буквально страдал: потребность помогать обездоленным была у него в крови. «Я с детства привык, что я сильнее и помогать должен»,- объяснял он.

В его личной жизни огромные его гонорары ничего не изменили. Он по-прежнему ходил в старом черном сюртуке, путешествовал в вагонах третьего класса, переполненных едущими на заработки бедняками, в поездках останавливался в самых дешевых гостиницах. Его не интересовали ни выезд, ни дорогие вещи, стремление других к роскоши даже приводило его в недоумение. Однажды знакомый живописец попросил у него в долг двадцать пять рублей. «Я его спрашиваю, - записал со слов Куинджи молодой тогда художник П.Д.Бучкин, - у вас нет красок или холста? Он мне говорит: краски, холст у меня есть, а мне надо уплатить прислуге, я ей задолжал, и она хочет подать на меня в суд. Я ему и говорю: так зачем же вы... держите прислугу, если не имеете, чем ей заплатить? Он же мне и возражает: а что я, сукин сын, что ли, что должен без прислуги жить? А я же всю жизнь живу без прислуги». Но стоило Куинджи узнать, что кто-то нуждается в куске хлеба, он тут же вынимал деньги, говоря: «Передайте ему; я с ним не знаком, мне неловко, так вы это сделайте». Необеспеченность молодежи была для него личной бедой, личным горем: «Кругом такая нищета, что не знаешь, кто сыт, кто нет. Идут отовсюду, всем нужно помочь... А как всем помочь? Ведь это же нельзя, никто не может... Одних своих сколько. Ведь они сидят, пишут, ведь только мы знаем, как это трудно. Картины совсем мало кому нужны, а их никто не знает... Они с голоду умрут, пока кому-нибудь будет нужно». И когда один из приятелей сказал, что он попусту тратит деньги, Архип Иванович вышел из себя. «А ты забыл, как сам был в таком же положении? - кричал он, задыхаясь и захлебываясь словами. - Когда мы с тобой питались одним хлебом да огурцами?... Забыл? Стыдился бы говорить так... Сердца у тебя нет!»

Осень, зима, весна принадлежали Петербургу. Лето - югу. Архип Иванович и Вера Елевфериевна дачи не имели, ездили в Крым, на Украину, Кавказ, Волгу - радовались душистому воздуху, голубому сияющему небу, озаренным солнцем горным вершинам, желтому песку отмелей, неоглядному простору и ослепительным южным звездам. Он так и не нарушил своего затворничества в мастерской (даже друзья-художники порой сомневались: а не бросил ли он вообще живопись?), но работал постоянно. И в летние поездки неизменно брал с собой палитру, краски, этюдник. На Украине писал золотистые шапки подсолнухов, крестьян с пышными усами, в надвинутых на самые глаза самодельных соломенных шляпах, деревья на фоне вечернего неба - в теряющем прозрачность воздухе они поднимались, как облачные дымы, зыбкие, словно растворяющиеся в угасающем дне, и одновременно могучие, крепко связанные с землей-матерью. В Крыму его привлекал прибой - легкая вязь морской пены, рассыпающейся на песке, на прибрежной гальке; в ясные дни эта пена была молочно-белой, в сумрачные - темнела, становилась бурой, несла с собой обрывки водорослей. У берега, словно сторожа его, выстраивались кипарисы, старые, крепкие, сильные; их корни взрывали землю, ползли по ней, подминали ее под себя. Другие деревья поднимались по горным склонам, селились в балках, подпирали стволами расщелины. И над всем этим - над обрывами и балками, над оврагами и ущельями - царила каменистая гряда Яйлы и сине-сиреневые, таинственные зубцы Ай-Петри. По многу раз писал все эти пейзажи Куинджи (сейчас они - под повторяющимися названиями «Кипарисы на берегу моря. Крым», «Прибой. Крым», «Море. Крым» - хранятся в Государственном Русском музее).
И такими же постоянными спутниками его были небольшие альбомчики, «записные книжки». Некоторые рисунки в них композиционно и стилистически разработаны, вплоть до птиц на дороге, до мерцания света на снежной вершине. Другие остаются лишь в набросках, контурах, понятных, быть может, только самому автору. Одни возникают лишь раз, мельком - больше художник не возвращается к ним. Другие появляются снова и снова, настойчиво и упорно просятся на полотно или на картон, требуют цвета. И наконец обретают его в этюдах, в эскизах, в картинах. Лето на Украине, лето в Крыму, солнце заходящее, истаивающее, отражающееся в воде, прогретые солнцем деревья, светящиеся в волнах камни, влажные тени, глубокие тени, но - странное дело! - ни в одном из этих этюдов нет ощущения жары. Жара для Куинджи связана с Волгой, ее нижним течением, зажатым со всех сторон степями с пустынными суховеями. Иссушены беспощадным зноем песчаные дали, рыжевато-серая скала кажется раскаленно-красной, далекие отмели - обжигающими. В крымских этюдах море как бы растворяло в себе жару, в волжских - река только подчеркивала ее: отрешенная синева не противостоит палящей сухости воздуха.

далее...

  Рекомендуемые ссылки:

  »

    www.kuinje.ru, 2007-14. Все права защищены. Для контактов - arhip(a)kuinje.ru    
    Сайт рекомендован к просмотру Домом-музеем А.И.Куинджи в Санкт-Петербурге