Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Дни триумфов и перемен

Нет, Волга не прельстила Куинджи. Зато Кавказ стал ему так же дорог, как Крым и Украина. В 1888 году Ярошенко, купивший в Кисловодске небольшую усадьбу - дом с несколькими флигельками, зазвал его к себе. И каким же счастливым было это лето! Прекрасная природа, удивительные путешествия, творческое общение с близкими по духу людьми. На Дондуковской улице в Кисловодске - что на Сергиевской в Петербурге. Те же гости (на даче Николая Александровича перебывала добрая половина постоянных посетителей «суббот»), такие же волнующие, страстные разговоры. «Каких жгучих вопросов там не было затронуто и решено теоретически!» - вспомнит в старости Нестеров. Преддверием, вратами Кавказа стал для Архипа Ивановича дом Ярошенко. С балкона, расписанного в стиле помпейских орнаментов, вдали на горизонте была видна Крестовая гора, поближе - холм, заросший соснами,- жители Кисловодска звали его Сосновой горкой. Миновав эту горку, можно было подняться на высокое горное плато, огромной дикой скалой обрывающееся в долину. С него был виден Эльбрус. Двуглавый, заснеженный. Едва взглянув, Куинджи понял, что непременно поедет посмотреть на него вблизи.

Путешествие к угрюмому Казбеку, огромному и грозному. Путешествие по Дарьяльскому ущелью, стиснутому поднимающимися почти до неба скалами; с их головокружительной высоты с яростным громом низвергались дикие горные реки - лошади прядали ушами, шли неторопливо, осторожно. Путешествие на гору Берма-мыт - там Куинджи и Ярошенко встретились с редчайшим оптическим явлением, названным по имени места, где оно впервые было зафиксировано, «брокенским привидением»: на поверхности радужно окрашенного облака они увидели призрачные отражения своих фигур; большие, много больше натуральных, фигуры эти повторяли движения и жесты художников. И наконец - путешествие к Эльбрусу. «Седовласый Шат» надолго завладевает воображением Куинджи. Он многократно зарисовывает его, пишет при утреннем, дневном и вечернем свете, венчающим голубовато-зеленые горные массивы, плывущим в малиновом сиянии заката, разрывающим своей белой громадой голубое свечение луны. Эльбрус в его этюдах принимает на себя первые солнечные и первые лунные лучи, его цвет непостоянен, текуч - розовый переходит в лиловый, тот, в свою очередь, в фиолетовый и синий. Архип Иванович пользуется здесь приемами пленэрной живописи - воздуха в этюдах много, очень много. Воздух мерцает, горит и тает на свету, легко обволакивает вершины, чуть сгустившись, заполняет долины, его трепет позволяет почувствовать расстояние между зеленым плато, на котором пасутся овцы, и далеким хребтом с белой двуглавой шапкой - горные цепи уходят одна за другой вдаль, пространство между ними кажется необъятным. И тут невольно встает вопрос: а правомерно ли называть эти этюды этюдами? Ведь этюд - это натурная зарисовка, а к холстам и картонам Куинджи, несмотря на их малые размеры, это определение никак не подходит. Художник не просто воссоздает видимое, но романтизирует и преображает его, очищает от ненужных подробностей, делает изображение обобщенным, цвет - насыщенным и интенсивным. Не о конкретных пейзажах, но о грандиозности мироздания думаешь, глядя на его кавказские работы. Снежная вершина, вздымающаяся над овечьим пастбищем, воспринимается как олицетворение, знак непреходящего бытия природы.

Возвращаясь в северную столицу, Архип Иванович тоже нередко выезжает писать за город. Особенно привлекает его сказочность зимнего леса. Солнечные блики на инее. Солнечные искры на снежной пелене. Зимние опаловые туманы. Пятна лунного света в заснеженном бору. Здесь он еще дальше уходит от натуры: недолговечная красота снежного лесного убранства изображена им подобной таинственному, нездешнему видению. Феерией смотрятся погруженные в тишину бело-розовые пушистые деревья: брызнувший луч заката размывает их очертания, делает их неясными, зыбкими («Солнечные пятна на инее. Закат в лесу»). На мираж похожа и освещенная луной лесная поляна - фантастическими стражами окружают ее призрачно-голубые, закованные в снежные латы ели («Пятна лунного света в лесу. Зима»). В одних работах плавные перетекающие ритмы и изысканные формы линий придают орнаментальность рисунку. В других - натуральная красочная характеристика пейзажа изменяется благодаря обобщенности цветовой гаммы. В картине «Осень» все цвета - синий неба, коричневый стволов, багряный и золотой увядающих листьев - усилены и обогащены дополнительными оттенками: желтый - оранжевым, зеленый - густым синим, малиновый - прозрачным фиолетовым. Эти оттенки делают цвет особенно напряженным, кажется, что он доведен до предела, до звона: Куинджи не рассказывает об осени, но славит ее пышное великолепие. Если бы современники могли посетить его мастерскую, они увидели бы, что Куинджи отнюдь не остановился в своих исканиях. Годы вносят в его работы нечто новое, порою он пробивает свой путь в двух-трех направлениях сразу, и - что удивительнее всего - путь этот по-прежнему совершенно самостоятелен и самобытен. А между тем пейзаж приобретает все большее значение в русской живописи. На выставках гремят имена Левитана и Серова, появляются работы Константина Коровина и Нестерова. Куинджи ходит по всем выставкам, знает всех художников, но даже внутренне не перекликается ни с одним из них.

Левитан покоряет зрителя одухотворенностью чувства, интимно-лирическим ощущением русской природы, чуткостью к ее «настроению». Он тонко воссоздает поэзию переходных состояний природы, царящей в ней сосредоточенной тишины и всегда зреющей в этой тишине, не прекращающейся ни на миг внутренней жизни. Искусство для него, по собственным его словам, «объяснение природы живописными средствами», и тем не менее его полотна говорят о человеке столько же, сколько и о самой природе. Он, как никто, умеет достигнуть единства выражения человеческих чувств и пейзажа, передать в образах природы самые глубокие и интимные психологические переживания. Он любит чуть элегическую гармонию неярких цветовых отношений, прозрачную тональную живопись. «В природе нет красок, а есть тон», - говорит он.

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»