Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Боттега

Несмотря на все возражения учеников («Мы не хотим оставаться без вас в Академии!» - кричали они), Куинджи настоял, чтобы они продолжали работу над дипломными темами: «В России без бумажки жить нельзя!» Его мастерскую передали Киселеву, пейзажисту, особенно любившему писать Кавказские горы, но почти все предпочли самостоятельную работу. «После Куинджи у Киселева нечему было учиться», - говорил Рылов; «Киселев - руководитель! Ученики со смеху, что называется, рыла набок гнут», - подтверждал профессор Кузнецов. И действительно, Александр Александрович живописец ординарный, колорит чувствует слабо, вязнет в деталях, в подробностях, словно все время боится не досказать чего-нибудь. Впрочем, он и сам не обманывается в размерах своего таланта и мастерскую Архипа Ивановича взял скрепя сердце. «Ну какой я профессор? - восклицает он. - Это так, когда других нет. А согласился потому, что... вреда не сделаю никому, не навяжу никому своего, что у меня есть плохое».

Учеников Куинджи пытались расколоть, заставить отречься от учителя. Поочередно соблазняли каждого званием художника и заграничной поездкой. Они - один за другим - отказывались. «Ко мне подходит Матэ, - рассказывал Рерих,- и предлагает перейти в мастерскую Репина, а на следующий год ехать за границу. Отвечаю: "Василий Васильевич, помилуйте, ведь такая поездка на тридцать сребреников будет похожа"». «Ученики мне цену знают»,- усмехался Куинджи. «Многоцветны лики не дописаны, не дописаны, да помазаны, дорога олифа задарма течет, киноварь, гляди, позасохла вся»,- описывал в шуточной былине смуту в «иконном тереме» Рерих. Теперь киноварь и растворители снова пошли в ход, «Старчище Иванище» опять во главе «меньшой дружины» - Куинджи продолжает опекать своих учеников. День вручения дипломов становится днем его величайшего торжества: его встречают аплодисментами, чуть ли не овациями. «Архип Иванович был героем. Все поздравляли его с успехом мастерской... По качеству и количеству выставка пейзажистов была выше всех остальных», - рассказывает Рылов.
Художественные критики и рецензенты, все как один, выделяли работы его учеников из «обычной академической рутины». «Стольких так хорошо написанных пейзажей не было до сих пор ни на одном из предшествующих конкурсов, - писал в «Живописном обозрении» известный петербургский беллетрист Александр Константинович Шеллер-Михайлов. - Во всех работах чувствуется любовная, отеческая помощь опытного, талантливого художника, замечается чуткость, с которой профессор относился к своему ученику, предоставляя ему быть самим собой. В сюжетах картин - бесконечное разнообразие. Вы видите море, горы, леса, холод зимних пейзажей, мрачность северных морей и солнце юга, и поэзию лунных ночей, и вид первобытного славянского городка, словом, не чувствуется внушенного стремления к известным излюбленным мотивам и сюжетам. Все остались индивидуальными, и все развились в смысле понимания задач и требований в живописи и окрепли опытностью хорошего наставника». Несся благовест над притихшими латышскими хуторами; кротко жались друг к другу русские избы; в беспредельном просторе тонула весенняя цветущая тундра. Привыкшие видеть ученические работы причесанными под одну гребенку, зрители удивлялись: лирика уживалась с героикой, романтика с реализмом. У каждого экспонента был свой голос, свои пристрастия и чувства. Куинджи не заставлял полотна учеников светиться заимствованным, отраженным светом. Пейзажист, он одинаково заботливо поддерживал и жанристов, и исторических живописцев. Рассказывая впоследствии о мастерской Архипа Ивановича, Рерих вспомнит, «из каких разновидных по существу людей она... была составлена». «Куинджи сумел рассказать им всем о радости искусства, и только в этом секрет единогласия, царящего в мастерской», - станет уверять он. Это так. И все же, пристально всматриваясь в дипломные работы, можно было увидеть, что шло от учителя к ученикам и было общим для всех. Учитель передал им приподнято-эмоциональное отношение к жизни и природе, тяготение к философическому размышлению о них. Романтическую взволнованность, стремление к обобщению, к созданию пейзажа-картины с лирическим подтекстом, стремление к синтетическому восприятию действительности несли в себе полотна его учеников. «Влияние на всех нас Куинджи как человека и художника было огромно. Он-то главным образом и внушил нам любовь к природе, ее внимательному изучению и потом ее творческому преображению в картинах. Его заветам я неизменно следовал всю свою жизнь»,- это скажет не пылкий, увлекающийся Рылов, не романтически настроенный Борисов, но сдержанный в чувствах, вдумчивый, склонный к неторопливым раздумьям Богаевский. Скажет уже в старости - не под влиянием минутного настроения, но окинув взглядом всю свою жизнь, подводя итоги прошлому.

Может быть, впервые ученическая выставка оказалась художественным событием. Репин восхищался работами Борисова - их правдой и поэзией, свежестью и глубиной тонов. «Это все превосходные и верные, как зеркало, картинки, строго нарисованные и необыкновенно правдиво написанные», - говорил он. Его восхищение разделял Третьяков, он приобрел целую коллекцию пейзажей и этюдов Борисова и, узнав, что молодой живописец собирается на остров Вайгач, взял с него слово никому не показывать будущие работы до тех пор, пока он сам не посмотрит их и не отберет для галереи. И такой же договор Третьяков заключил с Рерихом: тот задумал большую серию на тему Древней Руси, куда кроме «Гонца» должно было войти еще несколько холстов: Рерих уже представлял себе варягов, плывущих в ладьях по морю; царьградский рынок, на котором торгуют пленными; стариков, окруживших кудесника,- и Павел Михайлович не хотел упустить их. Для Куинджи выставка завершилась адресом, поднесенным ему молодежью. «Будьте уверены,- писали ученики,- что память о вас, как о лучшем учителе-друге, навсегда сохранится в преданиях академической молодежи». Быть «еще для многих поколений... центром, собирающим около себя все лучшие художественные силы и показывающим пример высокого отношения к искусству и к людям», желали они ему.

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»