Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"
Тайны света и цвета
Захлебывался возмущением, говоря о полотнах Куинджи, Михаил Константинович Клодт, тоже пейзажист, мастер «холодной гармонии красок, удивительной окончательности и стереоскопического рельефа» (Крамской). Правда, к его словам особенно не прислушивались, не без основания считая его человеком с тяжелым, недоброжелательным характером, «съеденным собственной завистью».
Но полотна эти раздражали даже Крамского, лучшего друга и постоянного защитника Архипа Ивановича. «...Еще его "Лес" я могу понять и даже восхищаться, как чем-то горячечным, каким-то страшным сном, но его заходящее солнце на избушках решительно выше моего понимания. Я совершенный дурак перед этой картиной.
Я вижу, что самый цвет на белой избе так верен, так верен, что моему глазу утомительно смотреть на него, как на живую действительность: через пять минут у меня в глазу больно, я отворачиваюсь, закрываю глаза и не хочу больше смотреть. Неужели это творчество? Неужели это художественное впечатление?» - восклицал Иван Николаевич.
Со слов Неведомского известно, что Куинджи всегда чрезвычайно интересовался отзывами на его работы. Собирал печатные рецензии и заметки, вырезая их из газет и журналов, аккуратно наклеивал на одинаковые форматом листы. Услышав добрые слова хотя бы и от случайного зрителя, с детски взволнованным видом приходил домой и пересказывал их Вере Елевфериевне как «новость».
Отзывы о «Закате солнца в лесу» и «Вечере», казавшиеся особенно уничижительными после бури восторгов, гремевших вокруг «Украинской ночи», должны были угнетать его. Каждая рецензия была десятки раз перечитана, каждое оброненное слово пережито. Но как бы болезненно он ни воспринимал чужие мнения, в творчестве его они ничего не меняли.
Слушал, читал, огорчался, расстраивался - и шел в мастерскую, чтобы работать по-прежнему. Упорно, истово, изо дня в день, из месяца в месяц повторял те же мотивы и те же сюжеты. Он стремился не к новизне, не к легкой славе - ему хотелось как можно глубже понять и осмыслить интересующие его явления.
За «Закатом солнца в лесу» и «Заходящим солнцем на избушках» последовал еще один «Закат», и снова «Закат», и еще один. «Закат с деревьями», «Эффект заката», «Закат на море» и «Закат в лесу». «Лес» и опять «Лес», еще два эскиза под тем же названием и один этюд, «Лесная поляна» и «Лес вокруг». Сперва это сосновый бор, на смену соснам приходят березы и березовые рощи.
И еще один мотив - лунного света: живописец постоянно варьирует этот мотивна зелени, на море и даже на инее. И художники постепенно начинают понимать, что перед ними не просто удача или неудача на выставке, что постоянные повторы и вариации объясняются отнюдь не леностью мышления и уж совсем не упрямством, но какой-то огромной задачей, которую Архип Иванович хочет разрешить во что бы то ни стало.
Не случайно Крамской, при всем своем негодовании на «Вечер», впервые, быть может, усомнился в правильности и непререкаемости своей оценки. «Быть может, это совершенно новый живописный принцип»,- оговорится он. В устах вдумчивого, всегда готового отвечать за каждое свое слово Ивана Николаевича эта оговорка дорого стоит. И это же явственно ощущает Прахов, говоря о «законности направления», взятого Куинджи.
Разрабатывая еще не известные в русском искусстве средства выразительности, Куинджи стремится создать новую живописно-пластическую систему.
***
В 1878 году Куинджи снова едет в Париж: на Всемирной выставке, в отделе русского искусства, экспонируются его полотна. Французские критики, обычно столь строгие (Париж избалован и выставками, и произведениями искусства), принимают их заинтересованно и доброжелательно. «Истинный интерес представляют несколько пейзажистов, особенно г. Куинджи», - пишет П.Манц. Ж.Кларети восхищается «необыкновенной поэтичностью и величавостью» «Украинской ночи».
«Куинджи, бесспорно, самый любопытный, самый интересный между молодыми русскими живописцами»,- подтверждает Э.Дюранти. Мнение Дюраити высоко ценится художниками: это известный, прославившийся смелым мышлением и верным глазом критик, он умеет подметить и поднять на щит новое, талантливое, он - один из тех, кто в самые трудные для импрессионистов времена поддерживал и защищал их.
На этот раз Архип Иванович приехал во Францию с Верой Елевфериевной. У нас не осталось прямых сведений о том, какие достопримечательности он показывал ей в Париже. Но можно предположить, что он возил ее по тому же маршруту, по которому впоследствии провез своих учеников.
Пантеон, Триумфальная арка и собор Парижской богоматери, места фешенебельных гуляний Булонский лес и Елисейские поля, Марсово поле и Отель де Вилль, где располагалась городская ратуша, площадь Бастилии и дворец Тюильри: в тюильрийских пристройках, соединяющих дворец со старинным королевским замком, хранились замечательные коллекции картин и статуй. Вероятно, Куинджи съездили в Версаль, побывали в Лувре и в Люксембургском музее, послушали музыку в «Гранд-Опера» или в Пантеоне - по воскресеньям там звучал орган XVII века, на нем играли торжественные гимны.
В Пантеоне - не только музыка. В Пантеоне Пюви де Шаванн работает над циклом росписей «Житие святой Женевьевы». Архипу Ивановичу запомнится необычное сочетание изысканности и наивности в этих фресках, поэтическая замедленность их ритмов,- впоследствии он будет рассказывать о них своим ученикам. И еще одно художественное событие привлечет его внимание - выставка импрессионистов (в России их называли тогда эмпрессионалистами или импрессионалистами).
далее...
|