Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

И один в поле воин

Теперь нам ясно, в чем были достоинства и недостатки молодого объединения. Отрицая «тенденциозность передвижников», оно ополчалось не только на эпигонов Товарищества, но и на таких мастеров, как Перов или Крамской, чье творчество стало вехой русского искусства. Стремясь противопоставить гражданственности их произведений «чисто художественные искания», выступало против демократической направленности русской культуры XIX века, не замечало, чем и как живет современное ему общество. И вместе с тем «мирискусники» много сделали для художественного подъема живописи и графики, для того, чтобы сблизить искусства России и Западной Европы, их волновали почти забытые передвижниками проблемы стиля, вопросы театрально-декорационного искусства, журнальной и книжной графики - книга в их руках стала произведением искусства.

И наконец, они как бы заново открыли петербуржцам красоту их родного города. Художники и писатели второй половины XIX века словно забыли об архитектурном совершенстве Петербурга: занятые трагической судьбой обездоленных, они заменили архитектурный пейзаж городским жанром - показывали унылые деревянные заборы, вдоль которых плелись такие же унылые мелкие чиновники, дешевые доходные дома, где ютились «униженные и оскорбленные», мрачные дворы и грязные лестницы, в которых кончали жизнь самоубийством. «Кажется, нет на всем свете города, который пользовался бы меньшей симпатией, чем Петербург. Каких только он не заслужил эпитетов: «гнилое болото», «нелепая выдумка», «безличный», «чиновничий департамент», «полковая канцелярия». Я никогда не мог согласиться со всем этим и должен, напротив того, сознаться, что люблю Петербург»,- возмущался Бенуа. В работах «мирискусников» - самого Бенуа, Остроумовой-Лебедевой, Лансере, Добужинского - город снова, как и в произведениях художников начала XIX века, становится стройным, гордым и торжественным. Молодые живописцы и графики откровенно любуются великолепием его набережных, строгостью проспектов, продуманной красотой мостов и площадей. И новизна, которую внесли в русское искусство «мирискусники», и страстный их полемический запал подняли бурю в художественной жизни столицы. Одни всячески поддерживали их: на их выставках выступали Коровин и Левитан, ушел из Товарищества ради «Мира искусства», как всегда решительный, Серов. Большинство же передвижников и академиков горой встали против них: Репин называл их «недоучками» и буквально выгнал из своей мастерской Остроумову-Лебедеву, пылкий Стасов кричал о «нищих духом», о «подворье прокаженных». Куинджи тоже чувствовал себя несколько уязвленным, но ему гнев и раздражение не застилали глаза. За поспешностью, воинственностью и несправедливостью заявлений «мирискусников» он видел их стремление к обновлению искусства, красоте, ценил их высокое профессиональное мастерство, изысканность и тонкость их живописи. И когда «Мир искусства» попросил у Академии залы для выставки, Архип Иванович единственный выступил в его поддержку, назвав некоторых членов объединения «надеждой русского искусства». Именно тогда, на рубеже веков, когда ежегодно возникали новые художественные объединения, порой беспощадно сражавшиеся со всеми, кто «шел с ними не в ногу», стала особенно явственной широта взглядов Куинджи. Его не раздражала необычность живописных приемов, не выводила из себя резкость и несдержанность полемических высказываний. Его не огорчило, что в 1902 и в 1903 годах Рерих экспонировал свои полотна на выставке «Мира искусства». А когда Дягилев пригласил участвовать в этих выставках и Рылова и тот, растерянный, приехал к нему посоветоваться, Архип Иванович только широко улыбнулся: «Что ж, дайте им что-нибудь. Это хорошо, это хорошо, все наших зовут».

* * *

Время текло, как река, меняя и облик столицы, и облик заполняющих улицы людей. Росли новые дома с огромными, различной формы окнами, с многочисленными, нависающими над панелями стеклянными эркерами; таксомоторы начали вытеснять извозчиков; одинокие курсистки перестали выделяться в толпе, учащихся женщин появилось множество, они учатся даже в Академии художеств - пишут натурщиков, участвуют в студенческих сходках. Изменились моды: вместо маленьких бархатных шапочек - Крамской написал в такой свою «Неизвестную» - носят огромные, сплошь опушенные страусовыми перьями шляпы. Да и сам Архип Иванович хоть и идет на музыкальный вечер по тем же, десятки лет знакомым линиям Васильевского острова, но не к Маковскому или Брюллову, а к Беклемишеву на Четвертую линию, в дом Академии художеств (ныне Четвертая линия, 1). Владимир Александрович Беклемишев, хотя почти на двадцать лет моложе Архипа Ивановича, уже давно стоит во главе скульптурного образования в Высшем художественном училище, а в 1906 году он станет его ректором. Им установлены памятники Ермаку в Новочеркасске, Грибоедову во дворе русского посольства в Тегеране; его композиции «Как хороши, как свежи были розы» пользуются признанием у широкой публики, знатокам же они кажутся сентиментальными и несколько слащавыми; впрочем, и они соглашаются: и бронзу, и мрамор Беклемишев обрабатывает мастерски, тут уж никто не спорит. Он гостеприимен, радушен, его вечера считаются изысканными, да и сам он - высокий, с длинными волосами и мечтательным, «надсоновским», по выражению Бродского, лицом - под стать этой изысканности. К нему наезжает Ипполитов-Иванов, проигрывает свои сочинения; приходит виолончелист Вержбилович, играет вдохновенно, нервно - струны дрожат, поют, страдают и радуются под смычком; многие специально напрашиваются на вечера к Беклемишеву - послушать знаменитых музыкантов. После концерта Архип Иванович садится за шахматы с племянником Владимира Александровича, студентом-правоведом. И надо же! - играет он хорошо, очень хорошо - сколько сильных шахматистов победил на своем веку, - а у этого юноши - его зовут Александром Алехиным - ни разу не смог выиграть!

Из старых друзей Куинджи бывает лишь у Менделеева. Дмитрий Иванович живет теперь в доме номер 19 на Забалканском проспекте (ныне Московский проспект, 19; около дома, где жил великий ученый, стоит памятник работы Гинцбурга, а на боковой стене дома, находящегося рядом, мозаикой исполнена огромная - три с половиной на пять метров - таблица Менделеева). После одной из студенческих забастовок Менделеев, поддерживающий студентов, был вынужден уйти из университета и работал теперь на Забалканском, в Палате мер и весов.

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»