Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Дни триумфов и перемен

У Серова отношение к природе трезвое, спокойное, объективное. Он намеренно избегает лирических и психологических ассоциаций, которыми так силен Левитан: мир его интересует такой, каков он есть. И действительно, в его изображении любой пейзаж, любая жанровая сцена интересны - насыщены смыслом, разнообразны по живописи: цвет воссоздаваемых им предметов неуловимо сложен, изменчив, подвижен. «Технически ты выше Левитана, но настроение... не выпукло и не говорит, как у того»,- писал ему живописец Остроухов. В полотнах Нестерова русская земля предстает лиричной, кроткой, затаившейся в своей душевной непостижимости,- хрупкие тонкие деревца растут на фоне задумчивых далей. Все чисто и возвышенно и в то же время хрупко и зыбко, приглушенные нежные краски, которыми преимущественно пользуется молодой художник, еще больше подчеркивают это впечатление. Нестеров стремится к созданию идеального пейзажа, к широкому обобщению. Коровин - нет. Все, что он пишет, конкретно и материально, исполнено цвета и радостно. Коровин любуется и воссоздаваемым ландшафтом, и той световоздушной средой, в которой этот ландшафт живет,- она для него не менее важна, не менее осязаема: только взятые вместе они включаются в единый поток жизни.

Куинджи тоже насыщает световоздушную среду цветом, но цвет этот существует у него не сам по себе, а составляет сложный конгломерат с цветом того предмета, на который он наслаивается,- ствола, травы, листвы. Его живопись ярка, жизнерадостна, энергична, даже удивительная нежность и легкость некоторых полотен не мешают ощущению этой затаенной энергии. Впоследствии искусствоведы станут говорить о декоративности создаваемой им живописной системы. В противоположность молодым современникам, полагающим натурный этюд основой пейзажа, он и к этюду подходит почти как к эскизу, внося изменения в воссоздаваемое уже при первых взмахах кисти. И самое главное - он отнюдь не стремится к психологической прочувствованности образов, являющейся в сущности развитием того отношения к природе, которое было характерно для Саврасова и Васильева. Куинджи воспринимает природу возвышенно, романтизированно и если и не всегда отчужденно от человека, то всегда приподнято, торжественно, со стремлением к философской ее интерпретации. Мимолетное сочетается у него с вечным, восхищение красотой остановленного мгновения с размышлением о величии бытия и жизни. Пожалуй, единственно, что роднит его с художниками конца восьмидесятых и девяностых годов, - это общее для всей русской живописи тяготение к обобщению и к поискам монументальности в искусстве. Чем больше он путешествует, чем сильнее привыкает его глаз к необозримости русских просторов, тем теснее кажется ему в каменных ущельях улиц. Ему все больше хочется видеть не замкнутые, пусть даже самые красивые, ансамбли и площади, но широкие -хотя бы и городские - пространства. В конце восьмидесятых годов он решает купить дом, достаточно высокий, чтобы с его крыши были видны и линии Васильевского острова, и набережная, и Нева. Долго бродит по острову, присматривается. И наконец - на Десятой линии близ Малого проспекта - обнаружил такой, какой ему хочется. Дом значится под номером 43, правда, вместе с ним продаются и 41-й и 39-й: они принадлежат одному владельцу и находятся под единым залогом в земельном банке. Закладную придется брать на себя, да и дома, по правде сказать, в очень запущенном состоянии: не барские, доходные - а из квартир едва ли третья часть годится для жилья, все надо приводить в порядок. И тем не менее Архип Иванович не смог совладать с собой. Вместе с дворником поднялся на чердак, вылез через слуховое окно на крышу, глянул вокруг и оцепенел. Постоял, помолчал, отослал дворника: «Мне тебя не надо, я посмотрю тут». Тот удивился: крыше больше внимания, чем квартирам? - но возражать не осмелился.

«Я знал уже, что с этой крыши будет далеко видно,- рассказывал потом Куинджи.- Смотрю - и точно: весь город, как на ладони. Видно Исаакия, далеко видно еще -и дома, и церкви, - и все теряется вдали. А повернулся направо - даже море видно... А в другую сторону Смольный, а за ним леса, даль этакая, все тонет в дымке, все залито солнцем. И куда ни глянешь - не оторвать глаз! Сидел я это, поворачиваясь в разные стороны, вставал, опять садился и все смотрел, смотрел... И думал: вот здесь надо поднять. Эту всю крышу, где сижу, срезать и выровнять, потом это надо сделать, как площадку. Насыпать земли, посадить деревья, тут птицы будут жить, пчелы, ульи можно поставить, сад будет... Здесь всякие этюды можно писать, это же такая мастерская и такие виды, каких нигде нет. Все я сидел, смотрел и думал. Да так забылся, что, вижу, уже солнце село, и еще, кажется, все красивее стало. Совсем уже начало темнеть. Дворник, должно быть, позабыл обо мне или решил, что проглядел меня. И тут только я вспомнил, что надо уходить. А где же окно? Ведь тут их много. Откуда же я вошел и как теперь выйти?» Кое-как отыскал выход, в темноте пробрался по чердаку, поздним вечером вернулся домой. «Торги завтра, я покупаю этот дом, наш будет»,- сказал он Вере Елевфериевне. Всю ночь считал, сколько может истратить. Но дом оказался куда дороже, чем он рассчитывал. Сгоряча Архип Иванович оставил две тысячи задатку, но, возвратясь с торгов, каялся: «Зарвался!» Тридцать пять тысяч наличными, золотом, - если отдать их, останешься почти ни с чем. Не лучше ли пожертвовать задатком? Может быть, даже вообще уехать из Петербурга, пока не закончится продажа, - уйти от соблазна? На этом и порешил. А на следующее утро Куинджи снова пошел в контору и окончательно подтвердил, что оставляет дома за собой.

Так он стал владельцем домов на Десятой линии под номерами 39, 41 и 43 (эта нумерация не изменилась и ныне). Хозяйство оказалось хлопотным. Начинать пришлось с ремонта. Архип Иванович сам сконструировал систему отопления для холодных помещений, сам ставил замки, менял дверные ручки, задвижки. Постепенно начал сдавать квартиры, после ремонта и отделки они сделались уютными, привлекательными. В доме 41 поселился Леонид Владимирович Позен, в доме 39 (побогаче, подороже!) - Павел Александрович Брюллов. Сам Куинджи предпочел, конечно, тот, из-за которого и затеял покупку, - 43-й. Занял одну из квартир, устроил в другой мастерскую, оборудовал, как мечтал, крышу: она была приведена в порядок первой, раньше, чем закончился общий ремонт. Над Петербургом поднялся сад, и ровно в полдень, одновременно с выстрелом крепостной пушки, в этот сад чуть ли не со всего города слетались птицы: Архип Иванович кормил их. «Они хорошо час свой знают, и все около меня тут ходят, клюют и не боятся», - радовался он...

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»