Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Тайны света и цвета

Товарищи молчали. Клодт был не только передвижником, но и профессором пейзажного класса Академии художеств, и некоторые считали, что ему, по положению, можно было и заступиться за академические выставки, и упрекнуть товарищеские. Но для Куинджи эти доводы не были доводами. Он знал одно: исподтишка, скрываясь за псевдонимом, Клодт бил по своим. Примириться с этим Архип Иванович не мог, нерешительность передвижников его возмущала. Он настаивал. Требовал. Опять настаивал. И убедившись, что Клодт исключен не будет, сам подал заявление о выходе из общества.
Товарищи приняли его заявление спокойно, как будто так и надо было. Единственным, кто заволновался, был Репин. Он ринулся из Москвы в Петербург, двое суток не отходил от Куинджи, уговаривал. Побывал у Крамского, надеясь найти у него поддержку и помощь. Крамской, по-видимому, обратился в Товарищество с просьбой написать Куинджи письмо с дружескими словами, с убеждениями вернуться в их круг. Не получилось. Вероятно, кто-то дорожил многолетними связями с Клодтом, кто-то был уязвлен резкостью и напористостью Архипа Ивановича, а кто-то и завидовал втайне его известности. «С Куинджи надо подождать. Он теперь имеет такой колоссальный успех, что если бы мы написали ему что-нибудь, то это имело бы вид заискивания, а это нежелательно»,- старался оправдать передвижников Иван Николаевич. Да и сам Архип Иванович отнюдь не стремился взять назад свое заявление. Коса нашла на камень. «Буду один!» - отвечал он на все слова Ильи Ефимовича.

Он как бы оценивал поведение своих друзей со стороны. Васнецов - отрезанный ломоть, да и Васнецову уже не по пути с Товариществом. Шишкин - человек неуравновешенный, влияния на других не имеющий. Крамской - устранился, предпочел прислушаться к большинству. Архип Иванович не таит на него обиды, по-прежнему бывает в его доме, по-прежнему ведет с ним долгие беседы, и все-таки... Все-таки безоговорочно с ним оказался один Репин. Впрочем, нет, не один Репин. Еще Ярошенко. Чуть ли не сразу по приеме в Товарищество избранный в его правление, уже не первый год делящий с Крамским все дела общественные. «Трудно передать неуловимый, своеобразный, духовный образ этого человека, - вспоминала Анна Ивановна Менделеева. - Тонкий, чуткий, все понимающий, проницательный, спокойный, одним словом, полным юмора, он осветит все, что захочет. А хочет он всегда правды. Мягкий в движениях, он кремень духом». Вот и в деле с Клодтом Ярошенко хочет правды. Убедившись, что Товарищество не даст ему отповеди, он садится за личное письмо Клодту, и в этом письме все называет своими именами. То, что Николай Александрович считает нужным сделать, он сделает, что бы ни думали об этом остальные.

«Считаю необходимым, - пишет он, - открыто и прямо сказать вам о впечатлении, произведенном на меня вашей статьей... В целом оно таково, что побуждением написать статью послужили не любовь, не интерес к искусству, не искание истины, а мотивы чисто личные: мелкое самолюбие, зависть и недоброжелательство к художнику, обладающему гораздо более свежим и сильным талантом, чем каким владеете вы. Это относительно всей статьи, но есть в ней частность, вызывающая еще худшее впечатление и заключающаяся в том, что вы - член Товарищества, состоящий вместе с тем на службе в Академии художеств,- решились высказать вслух, печатно, мнение, будто сочувствие печати, излишество расточаемых ею похвал выставкам Товарищества и нападки на выставки академические - есть дело моды и дешевого либерализма... Разумеется, такое заявление должно было понравиться академическому начальству и, вероятно, упрочило ваше служебное положение, но вы поймете, что оно не может упрочить уважения к вам со стороны Товарищества»,- злыми, оскорбительно-хлесткими, тщательно отобранными словами сечет Ярошенко Клодта. И, наконец, прямо упрекает его в непорядочности, бесчестности: «К сожалению, Товарищество не может требовать от своих членов известного уровня нравственности и порядочности; его цель - успехи, развитие и распространение искусства... Вот почему, как я думаю, оно не выражает и, вероятно, не выразит вам коллективного своего негодования по поводу вашего поступка. Иное дело отдельные члены! Как частные лица они имеют на то полное право, и вот я, пользуясь именно им, а также ввиду сказанного мною в самом начале, заявляю вам, что ваша статья не делает вам чести и лишает меня возможности относиться к вам с уважением». О содержании письма Ярошенко узнали остальные художники, и Клодт был вынужден уйти из Товарищества. Уход этот оказался решающим событием в его творческой судьбе - до конца жизни он уже не создаст ни одного значительного произведения. И еще одну роль сыграло это письмо. Оно послужило началом, стало краеугольным камнем дружбы между Куинджи и Ярошенко. Оба горячие, страстные и прямолинейные, оба не умеющие и не желающие прибегать к дипломатическим околичностям, они словно нашли друг друга и расписались во взаимном понимании.

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»