Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Боттега

В результате, окружив себя молодежью, удаляется от передвижников Поленов. Выходит из Товарищества, возмущенный недоброжелательством к молодежи, Репин; его уговаривают вернуться, он возвращается и снова выходит. Шишкин чуть ли не на каждом собрании начинает ссоры, старается не выставлять своих работ на передвижных выставках. Это не проходит в Петербурге незамеченным: Шишкин в зените славы. Всем уже ясно, что за сорок лет работы он не просто написал столько-то картин, исполнил столько-то рисунков, офортов, литографий и цинкографий, но создал исполненное достоинства повествование о русской природе, русском лесе. Когда в 1892 году он развернет свою выставку в Академии художеств, служители станут опасаться, что от наплыва публики пострадают просторные, обычно немноголюдные залы. Иван Иванович будет ходить счастливый, гордый, удовлетворенно ероша бороду: «Вы, нынешние, ну-тка!» Единственный живописец, перед которым Шишкин благоговеет, считая его «чародеем», это Куинджи. В доме Ивана Ивановича (он женился в третий раз на сестре покойной Ольги Антоновны Виктории, та заменяет мать маленькой племяннице, следит за порядком, хозяйством) Архип Иванович свой человек. Да и сам Шишкин часто посещает друга: пешком со своей Пятой линии (он живет в доме номер 30, дорогом, хорошем, отделанном рустованным камнем) идет на Десятую, поднимается на крышу, допоздна сидит в «семирамидикых садах» - так называет он куинджевский сад на крыше.

Говорят о живописи. Рассказывая об очередном замысле, Шишкин прямо на земле чертит перспективу, набрасывает композицию. Говорят на свои излюбленные темы: об искусстве как о религии будущего, о доброте как об общественной силе,- в философских взглядах обоих художников много общего. Но сейчас их разговоры поглощают дела Товарищества и Академии. А дела эти развиваются бурно. Осенью 1890 года Ярошенко получил подписанное президентом Академии художеств письмо, в котором спрашивали его мнения о необходимых для реорганизации Академии реформах. Письмо это писал Толстой. Николай Александрович засел за ответ всерьез. Разглагольствовал о методах преподавания, о поощрениях, о читаемых курсах, о выставках. И вдруг словно зачеркнул все написанное, заявив, что любые реформы в Академии бесполезны, поскольку это чиновничье учреждение, в основе которого лежат «побуждения и соображения, посторонние искусству». Толстой не сдается. Он привлекает к обсуждению не только художников, но и ученых, и деятелей искусства - восемьдесят петербуржцев получают письма, подобные тому, какое было послано Ярошенко (в 1891 году их соображения будут изданы отдельной брошюрой «Мнения лиц, спрошенных по поводу пересмотра устава императорской Академии художеств»). Дискуссия становится открытой, гласной. Узнав о разногласиях в Товариществе, Толстой решает действовать в обход Ярошенко, знакомится с Шишкиным, и тот открывает ему душу. Конференц-секретарь оказывается внимательным и благодарным слушателем; забывая о своих чинах и титуле, он запросто бывает в доме живописца, часами говорит с ним о возможностях изменения профессорского состава и методов преподавания Академии. Сначала товарищи не одобряют Шишкина. «Я знаю, что конференц-секретарь Толстой вам показался хорошим человеком,- убеждает Ивана Ивановича Александр Александрович Киселев.- Но что вы ему?.. Он будет ухаживать за всеми, кто будет его слушать, а уж залучить такого туза в Академию, как Шишкин, для него праздник. Если же ему удастся посеять смуту между вами и Товариществом, то он и великого князя вам на дом привезет и протанцует вам хоть камаринского...»

Киселев, конечно, преувеличивает: сеять смуту в Товариществе нет надобности, ее и так постоянно поддерживает уверенность Ярошенко в том, что он может говорить за всех, ни с кем не советуясь. С Николаем Александровичем согласны Стасов, Мясоедов, Лемох, Брюллов, но остальных «приказы полковника Ярошенко» раздражают, каждый из них предпочитает думать и отвечать сам за себя. Поэтому передвижники охотно прислушиваются к словам Шишкина, а через него и к словам Толстого. Первыми соглашаются содействовать перестройке академических порядков Куинджи и Репин, за ними - Маковский. Куинджи и Маковский «для меня необходимы и всегда желанные гости», - признается Толстой. Архип Иванович и Владимир Егорович щедро делятся с ним соображениями, идеями, планами. Согласие художников работать с Академией понятно. Отказаться от сотрудничества и остаться в стороне от дела или учить молодежь, воздействовать на художественное развитие России - tertium nоn datur - третьего не дано. Под председательством Толстого создается комиссия по подготовке нового академического устава, в нее входят Куинджи, Репин, Мясоедов, Чистяков, Поленов, Савицкий, скульпторы Чижов, Беклемишев, Залеман, историки Кондаков и Буслаев, коллекционеры Третьяков и Солдатенков. В этой комиссии Куинджи встречается с приятелем своей молодости Кившенко. Алексей Данилович прославился как баталист - написал посвященную Кутузову картину «Военный совет в Филях», исполнил несколько картин на темы русско-турецкой войны 1877-1878 годов: «Штурм Ардагана», «Штурм Горгохотанских высот», «Поражение армии Мухтара-паши на Аладжинских высотах» - все они в Зимнем дворце. (В реорганизованной Академии Кившенко станет руководителем мастерской батальной живописи.)

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»