Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Тайны света и цвета

Наконец наступил долгожданный день открытия, и на выставку, как всегда, валом повалили зрители. «Толпа шла, не прорежаясь, - вспоминала одна из современниц,- сбиваясь в густые заторы... разрывая друг па друге шубы, забывая взять сдачу или уплатить за билет,- стремясь неудержимо в залы выставки, как рыба в ручьи во время нереста». Увидев пейзажи Куинджи на Седьмой передвижной, Иван Николаевич почувствовал себя вознагражденным сторицей. «...Выставил блистательно,- сообщил он Репину.- Это черт знает, что такое... радуюсь всеми нервами моего существа. Вот она, настоящая-то, т.е. такая, какой она может быть, если мы захотим»,- восхищался он живописью.
Теперь он уже не сомневался в том, что Куинджи нашел «новый живописный принцип», и был уверен, что его полотна вызовут всеобщий восторг. Но единомыслия не было. Более того, ситуация получилась парадоксальная. Обычные зрители, как правило косные, неохотно воспринимающие новое в искусстве, рукоплескали. Ученые - в первую очередь Менделеев и Петрушевский - радовались: гиперболизируя свет, Куинджи распределял его по полотну не как бог на душу положит, а согласно закономерностям физики. Критики же и художники резко разделились на два лагеря. Одни говорили о масштабности, смелости и необычности таланта Куинджи, уверяли, что во всей Европе некого поставить рядом с ним. «Трудно теперь предсказать, куда пойдет пейзажная живопись, но перед ней распахнулось что-то широкое, светлое, совершенно новое, небывалое, чего никто не ожидал, о чем никто не смел думать... Какая же сила должна быть у художника, который смело, широко распахнул эти двери и открыл новую, неведомую область»,- восхищался Вагнер. Другие, наоборот, обрушили на живописца град упреков. Утверждали, что большую часть изображаемого Куинджи приносит в жертву эффектам освещения, что все остальное в его пейзажах «не изучено» и «не доделано». Говорили о «малой оконченное™» его картин, об «отсутствии меры в красках» и даже о недостатке вкуса. Многих раздражали его стремление «очистить» цвет светом, сгущенные, словно обретшие плоть и вес, тени. «В первый момент оторопели, долго были с раскрытыми челюстями и только теперь начинают собираться с духом и то яростно, то исподтишка пускают разные слухи и мнения, - усмехался Крамской.- Многие доходят до высокого комизма в отрицании его картин».

Новизна привлекала к картинам Куинджи одних художников, и она же отталкивала других. Некоторые были просто неспособны «поспеть за ним». Еще недавно и темы его полотен, и живописная манера почти не отличались от остальных передвижников. «Забытая деревня», «Чумацкий тракт в Мариуполе», пейзаж «На острове Валааме» звучали в унисон могучему товарищескому хору. И вдруг его голос вырвался, зазвенел, повел свою - не похожую на другие - партию. «Особняком», по выражению Стасова, стоял он и среди пейзажистов. Ему были одинаково чужды и тональная, построенная на тончайших светотеневых переходах живопись, создавшая славу Саврасову и Васильеву, и аналитическая Шишкина, и пленэрная, которой снова поразил петербуржцев Поленов. На Седьмой передвижной выставке тот экспонировал «Бабушкин сад» - элегическое полотно, написанное тем же методом, что и «Московский дворик»: в лирическом слиянии пейзажа и жанра живописец выявлял красочное богатство натуры, оживленной светом и купающейся в воздухе. Шишкин уже много лет выставлял свои пейзажи, и петербургские критики охотнее всего сравнивали Куинджи именно с ним. Шишкин всматривался в каждую травинку, в каждый изгиб листа, тщательно прорисовывал все детали, ничего не оставлял незавершенным, непрописанным. Вслед за ним - подробно, обстоятельно и суховато - писали художники меньшего таланта - Клодт, Суходольский, Мещерский. Куинджи предпочитал свободную эскизность исполнения, широкую и обобщенную манеру письма, стремился к пейзажу не столько повествовательному, сколько эмоциональному. Шишкин показывал природу такой, какой она была на самом деле. Куинджи восхищался ее праздничностью, романтизировал ее. «Здесь нет ничего похожего на шишкинскую трезвость,- писал философ, поэт и художественный критик К.А.Сюннерберг, выступавший под псевдонимом К.Эрберг.- Перед нами - энтузиаст. Ему нет надобности, подобно Шишкину, каждой веткой и каждым сучком уверять вас в том, как хороша природа. Чтобы убедить в этом зрителя, для Куинджи достаточно восторженного возгласа - возгласа ярким, красивым пятном, резкой и смелой тенью, четким и метким бликом».

Этот «возглас» мог быть у Куинджи очень громким, взволнованным: зелень «Березовой рощи» не просто светилась - она пылала светом. Даже в наиболее традиционном холсте «После дождя» (он был построен на тоновых переходах от темного к светлому) световые противопоставления казались неожиданными и удивительными. Куинджи не боялся красочных преувеличений, бесстрашно удесятерял силу реального света, переливчатую легкость светотеневых приемов заменял цветовыми плоскостями и цветосветовыми потоками. Воспринимая свет обостреннее, чем другие живописцы, он превращал обычные ландшафты в волшебные видения, писал, как нередко говорили, «сверхсолнце» и «сверхлуну». «Деревья, земля, воды не всегда у него непогрешимы, но световые эффекты солнца и луны почувствованы и переданы с такой оригинальностью, которая для всех остальных пейзажистов почти вполне недостижима»,- утверждал Стасов. Не зеркалом, показывающим действительность, но выражением его сердечных чувств было для Куинджи искусство. Не гонясь ни за разнообразием сюжетов, ни за точной передачей воссоздаваемого, он перекладывал на холст выношенный им в душе образ природы. Совершенно искренне примкнувший в свое время к передвижникам-жанристам, он не связывал теперь пейзаж ни с социальными неурядицами горькой русской действительности, ни с человеком. От его полотен исходила теперь не только радость или печаль, но и ощущение покоя. Умиротворенные, светлые, они несли в себе, духовное, общечеловеческое содержание.

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»