Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"

		Вступление На пороге судьбы 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Играть с искусством - тяжелый грех 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 Тайны света и цвета 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 Дни триумфов и перемен 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 Боттега 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 И один в поле воин 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 Художники должны держаться друг друга 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7

Дни триумфов и перемен

В 1880 году в Петербурге открылась необыкновенная выставка. В полутемном, с задрапированными окнами, зале Общества поощрения художеств на Большой Морской (ныне в этом здании, по улице Герцена, 38, размещается Ленинградская организация Союза художников РСФСР) демонстрировалась одна-единственная картина - «Лунная ночь на Днепре» Куинджи. В России это был первый случай подобной экспозиции. Художник решился на рискованный шаг - и не ошибся: добился триумфального успеха. Выставочный зал Общества поощрения художеств не вмещал желающих, люди часами стояли на улице, ожидая очереди. Большая Морская была забита экипажами, их вереница заворачивала за угол - на Невский проспект. «Какую бурю восторгов поднял Куинджи!.. Этакий молодец, прелесть!» - писал Крамской Репину. Писал с радостным чувством душевного освобождения: теперь, после триумфа Архипа Ивановича, он мог - даже в глубине души - не чувствовать себя виноватым в том, что не отстоял его требований перед Товариществом: «Обыкновенные смертные нуждаются друг в друге, а не силачи».

Молва о «Лунной ночи на Днепре» задолго обогнала выставку. Все, побывавшие у Куинджи в мастерской (он пускал к себе посетителей на два часа по воскресеньям), восторгались ею. И Менделеев, и коллекционер Солдатенков - некоторым полотнам его собрания завидовал сам Третьяков,- и Иван Сергеевич Тургенев, которого весь Петербург признавал знатоком и ценителем искусства. Передавали, что даже Чистяков, сей «велемудрый жрец живописи» (Репин), так недоверчиво встретивший когда-то «Украинскую ночь», определил новое полотно Куинджи как «в своем роде единственное произведение в Европе». Вагнер, маленький, в черных очках, с вечно торчащей из кармана любимой белой крысой, рассказывал о «Лунной ночи на Днепре» так же упоенно, как о своем выстраданном и обожаемом детище - биологической станции на Соловках. Поэт Константин Фофанов написал о ней стихи, тут же положенные на музыку. «Не в обычае посвящать передовую статью художнику,- писали в одной из петербургских газет,- но мы думаем, что картина Куинджи - большое общественное явление».
У дверей Общества поощрения художеств посетителей встречал сам Куинджи. Люди, которые видели его впервые, смотрели на прославленного живописца с таким же интересом, как и на его картину. «Человек вполне русский, только с восточным лицом, с черными бровями и невысоким лбом, с лицом, напоминающим не то сирийского, не то халдейского царька, только не набальзамированного и не нарисованного с клинообразными надписями вокруг, а живого и улыбающегося, в сюртуке и галстуке»,- описывал его поэт Яков Петрович Полонский. «Прекрасная благородная голова на очень некрасивом, но крепко сколоченном теле с короткими кривыми ногами»,- читаем мы в другом описании. Куинджи разбивал посетителей на группы, урезонивал самых нетерпеливых и провожал их в зал с задернутыми, несмотря на дневное время, шторами и горящими лампами. Полагали, что он оберегал пейзаж от рефлексов, которые отбрасывала стена на противоположной стороне улицы, скользя по полотну и ложась на краски, отсветы эти нарушали тональную гармонию. На самом деле Куинджи считал, что изображение лунного света лучше смотреть не при дневном, а при вечернем освещении. Возможно, в этом сказывалось влияние Петрушевского, утверждавшего, что «картины, изображающие лунное сияние, отраженное водой, часто представляются лучшими или по крайней мере более блестящими вечером, чем днем, так как светлые тона получают перевес над фиолетовыми, сиреневыми и другими тонами воды». Правы ли они были? Чистяков уверял, что «Лунная ночь на Днепре» от лампы проигрывала.

Впрочем, зрители об этом не задумывались. Как бы ни были они измучены ожиданием, они забывали об усталости, войдя в зал. «Я не помню, чтобы перед какой-нибудь картиной так долго застаивались и чтобы, наглядевшись на полотно, расцвеченное красками, выносили такое невероятное впечатление... В золотой раме или в открытое окно видели мы этот месяц, эти облака, эту темную даль, эти «дрожащие огни печальных деревень» и эти переливы света, это серебристое отражение месяца в струях Днепра, огибающего даль, эту поэтическую, тихую, величавую ночь?» - писал Полонский. Люди перед ней «жили... лучшими чувствами души», подтверждал Репин. Из картины лился лунный свет, то серебристо-зеленый, то мерцающе-синий, флюоресцирующий, почти феерический. Ахнув, заглядывали за раму, желая проверить, не написана ли картина на стекле и не скрыт ли за этим стеклом какой-нибудь источник света. «Это сама природа, перенесенная на полотно!» - восклицал один. «Невероятно! Нет ли тут подвоха? Не писал ли он перламутром и золотом?» - волновался другой. «В средние века его сожгли бы за колдовство»,- уверял третий. «Куинджи не писал двадцать пять лет назад, - убеждал, вспоминая эстетику Чернышевского, писатель Иероним Ясинский.- Вот отчего великий критик высказал предположение о невозможности перенести природу живьем на холст. Невозможное оказалось возможным в наше время». Пытаясь объяснить необычность производимого «Лунной ночью на Днепре» впечатления, критики сопоставляли Куинджи с другими пейзажистами: «Дело в том, что и Штанге, и Ганс Гуде, и Освальд Ахенбах, воспроизводя лунное освещение, избегают показывать на своих картинах самую луну, или же если и показывают, то не иначе, как закутывая ее в прозрачные облака. Между тем в «Лунной ночи на Днепре» мы видим не только превосходно переданный лунный свет, но и сам источник его - прекрасное светило ночи! Притом луна в картине г. Куинджи не только светит, но если присмотреться, то даже окружена мерцающим сиянием, точь-в-точь как в натуре. Это уже - верх искусства». Отклики были самые разные. Журнал «Стрекоза» опубликовал рисунок Лебедева: солнце растирает для Куинджи краски, месяц выдавливает их из тюбиков па палитру, да и сама палитра - не палитра, а горящая электрическая лампочка. Усердствовали и те, которых почти не замечали на выставках,- громили рисунок, кричали о «фокусничестве» с освещением и даже, по выражению одного рецензента, «лаяли на луну». «Все пейзажисты говорят, что эффект Куинджи - дело нехитрое, а сами сделать его не могут», - посмеивался Чистяков.
За «тайной» Куинджи охотились, как за зайцем. Разглядывали через лупу, из каких красок составлена лунная дорожка на воде. Те, кто попроще, непритязательно уверяли, что он пишет «лунной краской». «Есть такая! Сами в газете читали. Вот только забыли в какой». Живописец Орловский зазвал к себе Архипа Ивановича и, победно улыбаясь, протянул ему осколок зеленого стекла: «Я раскрыл ваш секрет. Через такое стекло смотрите! Им все тона подсказаны - простым глазом так не увидишь». Куинджи только засмеялся в ответ.

далее...

Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

Рекомендуемые ссылки:

»