На первую страницу
   
На главную

Биография    
Живопись
Фото архив    

Жизнь Куинджи
Смерть Куинджи

"Лунная ночь"

Воспоминания
К 150-летию    
Статьи    

Импрессионизм

Куинджи в
Петербурге


Арт-словарь
Хронология    
История
Музеи        

English    

Гостевая
Ссылки

Архип Куинджи
Архип Куинджи
1870 год


      
       

Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"             

  
   

Вступление
На пороге судьбы
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
Играть с искусством -
тяжелый грех

2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10
Тайны света и цвета
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12
Дни триумфов и перемен
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11
Боттега
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12
И один в поле воин
2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8
Художники должны держаться
друг друга

2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7










   

Боттега

Комиссия на своих заседаниях поднимает самые насущные, основополагающие проблемы. Дебатирует вопросы о выборности всех должностных лиц, об уничтожении материальной заинтересованности: члены Академии, считает она, должны бескорыстно тратить и время, и силы, деятельность на общее благо сама по себе будет вознаграждением. Пересматривается и учебно-педагогическая система. Высшее художественное училище, являющееся частью Академии, отныне будет подчиняться только совету профессоров, собранному из преподавателей училища (впоследствии он станет называться художественным советом). Гипсофигурный класс упраздняется, он отжил свое; прямо из натурного, после годичного пребывания в нем, студенты перейдут в мастерские, которые будут ядром, сердцем училища. И мастерские, и темы своих работ студенты станут выбирать сами; училище - не школа, в училище студенты должны осознать себя как самостоятельные, мыслящие художники.

В конце 1892 года Академия присваивает профессорские звания Куинджи, Шишкину, Илье Репину, Маковскому, Васнецову, Вас.Поленову. Присваивает неохотно, пытаясь сперва сопротивляться этому, но Толстой настаивает, требует и буквально заставляет президента Академии оказать давление на сопротивляющихся. Та же история повторяется еще через некоторое время, когда новых академиков вводят в художественный совет училища: скрепя сердце и скрипя зубами, но вводят. Сначала это ведет к усилению раскола в Товариществе, «Я так расстроен... и не могу спокойно думать о том, что случилось!» - восклицает Ярошенко: любой контакт с Академией, хотя бы и на пользу будущему русского искусства, кажется ему изменой, предательством. Его поддерживают последние остатки старой гвардии - Мясоедов и Лемох, но и те скоро отпадут: утверждая состав собрания обновленной Академии, президент впишет в него и их. «Надобность в существовании нашей группы, связанной общим интересом, не прошла»,- обрадуется Мясоедов. В Академию предполагают ввести и Ярошенко, но тот, узнав об этом, отказывается. «...Ни в каком случае не могу принять на себя звание члена Академии и сопряженных с ним обязанностей»,- пишет он в совет. «Один-одинешенек, непоколебим и тверд остался - Ярошенко»,- восхищается Стасов. Николай Александрович «старается что-то охранять, что давно испарилось»,- пожимает плечами Мясоедов. До конца своей жизни не простит Ярошенко товарищам ухода в Академию. На Двадцать пятой - юбилейной - выставке Товарищества он покажет картину «Иуда», картину, которая, по словам Нестерова, «ничьего, ни в каких кругах общества, интереса к себе не возбудила». Да и для нас интересна не она, а эскиз к ней: фарисеям, подкупающим Иуду, Ярошенко придал черты сходства с Куинджи, Мясоедовым и Репиным. Правда, готовясь к выставке, он это сходство «стер».
То, что произошло в Товариществе, было для Николая Александровича душевным крахом. Внешне он старался вести себя по-прежнему: возглавлял собрания, заботился об организации выставок. Не прекратил отношений ни с Мясоедовым, ни с Лемохом. С Шишкиным даже сблизился. В его душе произошло что-то непонятное: весь свой гнев и все свое горе он вылил на ближайшего, задушевнейшего друга - на Куинджи. Решив почему-то, что именно Куинджи «всему делу воротила», Ярошенко обвинял его в желании приобрести «проценты на давно израсходованный капитал», «уготовить себе место ректора».

Архип Иванович и не подозревал, какая гроза собирается над его головой. Ярошенко держался непроницаемо. Как и обычно, встречался с ним на собраниях, «субботах», менделеевских «средах».Асам в это время неустанно напоминал товарищам, что Куинджи уже давно формально вышел из объединения, что он среди них «чужой». Ударил он сразу. Обедали у Менделеевых, смеялись, шутили. Анна Ивановна Менделеева вспоминала: «Время шло весело, незаметно. Взглянув на часы, Ярошенко сказал, что, к сожалению, должен идти на собрание товарищей. «Да ведь и я должен, а я совсем забыл!» - сказал Куинджи. Ярошенко промолчал. Они простились с нами и вышли вместе. Через несколько времени раздался сильный, нервный звонок, испугавший нас.

Это был Архип Иванович, до того расстроенный, огорченный, возмущенный, что долго не мог начать говорить. Потом рассказал следующее. Выйдя от нас с Николаем Александровичем, они дошли, все разговаривая, до Морской, вошли в Общество поощрения художеств, где бывали общие собрания передвижников, стали уже в передней снимать шубы, и только тут Ярошенко сказал: «Да куда же вы, Архип Иванович, разве вы не знаете, что товарищи решили не пускать на свои собрания никого из посторонних?» - «Ну да ведь не меня же»,- спокойно улыбаясь, как чему-то странному, невозможному и даже смешному, ответил Куинджи. Й услышал в ответ: «Нет, именно вас решили не пускать!»

Он был так ошеломлен. Я не берусь описывать, в каком состоянии он пришел к нам,- завершает свой рассказ Менделеева.- Много тяжелого пришлось пережить Архипу Ивановичу в жизни, и в академии, и даже среди учеников, но мне кажется, что рана, нанесенная ему товарищами-передвижниками, была самая тяжелая и не заживала до конца его жизни». Должно быть, он очень ждал, что товарищи так или иначе извинятся перед ним и вновь позовут к себе. Поэтому, когда Киселев пригласит его на торжественный обед, устраиваемый в честь двадцатипятилетия Товарищества, согласится сразу и не раздумывая: не держать же обиду на старых друзей! Но Ярошенко встанет на дыбы: «перекрещенец», «посторонний», «лишь по недоразумению» много лет бывавший в Обществе. Даже кроткий Киселев, много лет пытавшийся сгладить все «семейные неурядицы», взбунтуется - пошлет Ярошенко резкое письмо, будет утверждать, что его поведением руководят неблаговидные чувства личной мести, и даже напишет стихи, в которых призовет передвижников освободиться от «диктатора», вырваться из «его каторжного вагона».

далее...


Галереи Куинджи: 1 - 2 - 3 - 4 - 5 - English Version (Англ.версия)

  Рекомендуемые ссылки:

  »


    www.kuinje.ru, 2007-14. Все права защищены. Для контактов - arhip(a)kuinje.ru    
    Сайт рекомендован к просмотру Домом-музеем А.И.Куинджи в Санкт-Петербурге    

  Rambler's Top100