Ольга Порфирьевна Воронова. "Куинджи в Петербурге"
На пороге судьбы
Но какие бы споры ни кипели вокруг фотографий, как бы ни критиковали их приверженцы высокого искусства, фотографируются все, включая членов царском фамилии. Технически «светопись» еще очень несовершенна, и владельцы крупных фотографий приглашают художников-ретушеров обрабатывать снимки.
От ретушера требуется умение владеть карандашами и красками, как акварельными, так и специальными - затертыми на белке, на лаке. Он должен тщательно прорисовать одежду, мундиры, ордена, кружева, драгоценности, «отделать» волосы и зрачки.
Начинающие художники не пренебрегают этой работой, сам Иван Николаевич Крамской, глава Петербургской артели художников, немало потрудился над фотографиями - его даже называли «богом ретуши». Ему, портретисту, это могло быть даже интересно - помогало вглядываться в лица, изучать их.
Но Куинджи не портретист; время, когда он в Мариуполе восхищал своих хозяев «похожими» портретами, давно миновало, его все больше и больше тянет к пейзажу, он любовно вспоминает о теплых морях - Черном и Азовском, с интересом присматривается к петербургским архитектурным ансамблям, ретушь не приносит ему ни малейшего удовлетворения.
А времени отнимает много, заниматься живописью приходится за счет сна. С десяти до шести он работает в фотографии, вечера проводит с товарищами, спать ложится поздно - когда в двенадцать, а когда и в два, а в четыре утра уже на ногах - перед мольбертом. «Все утро от четырех до десяти в моем распоряжении», - бодрится он.
В квартирную плату входит отопление, керосиновое освещение, уборка и самовар утром и вечером. Комнаты Мазанихи считаются одними из самых дешевых, и все же начинающим, необеспеченным художникам приходится очень трудно. Хлеб - три копейки фунт, чай - шесть копеек, обед в кухмистерской - тридцать копеек. И одеться надо, да так, чтобы выдержать петербургские морозы. А холсты, краски, кисти! Куинджи никогда не жаловался, больше того, был склонен к категорической альтернативе.
«Если художническое дарование настолько слабо, что его надо ставить под стеклянный колпак, а иначе оно погибнет, туда ему и дорога! - говорил он. - Если человеку дано что-нибудь сделать, он сделает». Но и Куинджи, при всей своей неприхотливости и выносливости (эти качества неоднократно отмечали его современники), чуть не сдался. Ушел от Мазанихи, с глаз товарищей, исчез - и надолго.
Думали, что он возвратился в Мариуполь, и вдруг один из молодых живописцев Федор Буров набрел на него в какой-то фотографии: «Братцы! А ведь Куинджи здесь. Я его разыскал!» На его уговоры вернуться к искусству Куинджи отрицательно покачал головой: ему надоело голодать и холодать, а здесь ему предложили доходную и не слишком утомительную работу. «Он заведывал позами», - объяснял Буров.
Художники заволновались, забеспокоились. Наутро в фотографию пошел Васнецов. О чем и как он говорил с Архипом Ивановичем, ни один из них ни с кем не делился. Однако о содержании их беседы догадаться нетрудно. Да и результат ее был таков, какого хотел Виктор Михайлович. Куинджи вернулся в художнический кружок и никогда больше не пытался расстаться с живописью.
В 1868 году Куинджи впервые выступил в Петербурге с картиной, которая называлась «Татарская деревня при лунном освещении на южном берегу Крыма». Показал ее на академической выставке,- на этой выставке обычно сосредоточивалось общественное внимание, да и возможности у экспонентов были большие: в случае одобрения академического совета можно было получить звание свободного художника.
Звание это ох как нужно Куинджи: оно выведет его из податного сословия, освободит от воинской обязанности. И судьба ему улыбается: академикам картина нравится. Хвалят и лунную дорожку, бегущую по морю, и мерцающий в волнах блеск, и береговую тьму, окутывающую низкие татарские сакли. «Советом Академии в собрании 15 сентября 1868 года признан достойным звания свободного художника»,- написано в академическом протоколе.
Правда, чтобы получить свидетельство, ему еще придется держать «словесный экзамен». Но это можно сделать не сразу, начало же положено.
Удача окрыляет Куинджи. На следующей академической выставке, в 1869 году, появляются еще три его полотна. Два из них - «Буря на Черном море при закате солнца» и «Рыбачья хижина на берегу Азовского моря» - во многом напоминают «Татарскую деревню при лунном освещении на южном берегу Крыма» как по сюжетам, так и по манере исполнения. В эффектах освещения, приемах воссоздания лунной ряби на воде рушащихся на берег разбушевавшихся волн явственно чувствуется влияние Айвазовского.
И в то же время нельзя не увидеть стремления молодого художника овладеть основами академического обучения - рисунком, светотеневой моделировкой, делением композиции на планы. Профессиональному глазу заметно, разумеется, и некоторое противоречие между романтизмом Айвазовского и академическими канонами: Куинджи не сумел ни разрешить, ни сгладить их.
Но совет Академии не раскаивается в своем отношении к нему, техникой живописи он владеет достаточно, теперь все будет зависеть от его усердия и воли.
«Рыбачья хижина на берегу Азовского моря» отмечена прессой, но петербуржцев больше привлекает третье полотно Куинджи - «Вид Исаакиевского собора при лунном освещении»; на эту работу заглядываются даже художники. Прямо из земли вырастает могучая громада со сверкающим куполом, в мерцающем лунном свете кажущаяся не такой массивной и тяжеловесной.
И блеск отполированных гранитных колонн, и благородный тон серого мрамора на стенах - все передано, хотя и приглушено ночной темнотой. Полотно написано мастерски, «до обмана», - петербуржцы любуются им, как любовались бы самим собором.
«Вид Исаакиевского собора при лунном освещении» - единственный у Куинджи архитектурный пейзаж Петербурга. И поэтому он интересен для нас не только как произведение живописи. Пейзаж этот рассказывает об отношении Куинджи к принявшему его городу, в котором он вошел в круг художников и сам осознал себя художником,- в этом осознании родилась его любовь и преданность северной столице.
С этого времени Архип Иванович навсегда свяжет свою жизнь с Петербургом. Здесь он будет жить до своего смертного часа, сюда, куда бы он ни ездил - за границу с женой или учениками, на Кавказ или в свое крымское имение,- сюда он будет возвращаться к себе домой.
далее...
|